Остров Тайна - Владимир Топилин

Старушка говорила что-то еще, но Ваня уже не слышал. Испив несколько глотков теплого молока, согревшись под одеялом, заснул крепким сном.

Второй раз Ваня проснулся ранним утром. В маленькое оконце, врубленное в стену дома, просился тусклый, васильковый свет. Чувствуя прилив сил, он смог приподняться на локте, осмотрелся вокруг. В черной избе горит жировик, освещая строгие лики на иконах в углу. Под образами, негромко зачитывая наизусть знакомые слова, отбивая земные поклоны на коленях, молятся две темные фигуры. На него никто не обратил внимания. Священное служение хозяев дома считалось главной миссией, от которой нельзя отвлекаться.

Ваня хотел попросить помочь, но постеснялся, самостоятельно встал на слабые, подкашивающиеся ноги, осторожно, чтобы не мешать, сходил на двор, вернулся и опять залез под одеяло. За все время молитвы Агриппина посмотрела на него через плечо строгим лицом и отвернулась к иконам. Вслушиваясь в монотонные звуки, Ваня закрыл глаза, уснул.

В третий раз его разбудила настойчивая, требовательная рука. Ваня открыл глаза. Рядом стоит знакомая старушка в черном платке, подает миску с пахучим бульоном:

– Испей, сердешный, глухариного бульончика. Нарочито для тебя отец Феофан на болото ходил, в лунках птицу высматривал. Испей, милый: курочки нет, так таежная птица куда пользительней. Скоро на ноги поставит. И вот, мясо маненько растолкла, такоже пожуй, сытым будешь.

Ваня припал губами к деревянной миске, выпил бульон, проглотил маленький кусочек глухариной грудинки, тихо попросил:

– Можно, бабушка, еще покушать?

– Нельзя, сердешный! Нельзя, мученик. Кабы заворот не случился. Отдохни, милый. Потомока ишшо кушать будешь. Пущай сначала енто улягется.

Ваня послушно отвалился на подушку. Устал! Не от голода, а еды. Черная старушка подтянула ему под подбородок одеяло, многократно перекрестила, кланяясь, едва слышно что-то прошептала, отошла в сторону. Рядом стояла послушница Агриппина, приняла из ее рук посуду, с молитвами поставила отдельно на маленькую лавочку в углу! После этого обе вновь обратились к образам, упали на колени:

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий! Помилуй нас!

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий! Помилуй мя грешную!

Для Вани спокойные слова матушки и послушницы – что сладкий мед на губах. Слушает, а сам умиляется. До чего же хорошо и приятно! Тепло! Сытно! И так хочется спать!

…В ушах мальчика гудит монотонный, пчелиный рой. Ему кажется, что находится на мельничной пасеке с бабушкой Глафирой. Еще немного, и бабушка даст ему кусочек меда в сотах. От этого Ване становится легко, будто не было ничего: страшного переселения, голодной жизни на острове, тяжелого перехода по заснеженному болоту с тетушкой Анной. Вспомнил: а где она? Где Максимка? Не открывая глаз, тихо позвал:

– Тетечка Аня! Максимка… Где вы?

Пчелиный рой на мгновение умолк, но через некоторое время возобновился опять:

– Бредит, сердешный, кого-то зовет.

– Тетушку свою кличет. Анной зовут. Видно, с ней был в последнее время.

– А где же она?

– Так не было никого с ним. Один находился. Позвала меня Агриппина: «Матушка Ефимия! На болоте кто-то кличет!», так я сразу к отцу Никодиму обратилась с дозволением помочь. Тот своих сынов Епифана и Харитона на голос отправил. Потом принесли на руках едва не замерзшего мальчика. А больше никого с ним не было. Кто-то в болото ушел, оставили его одного. Господи Иисусе, Сыне Христе Божий! Помилуй мя грешную!

Услышав разговор, Ваня открыл наполненные слезами глаза. В маленькой избе – не протолкнуться! Старушки и женщины в черных одеждах. Рядом с ними, рассматривая его, притихли разного возраста дети.

– Тетечка Аня была со мной! И Максимка. Не оставили они меня, – заплакал Ваня.

– Куды ж вы шли-то, бедные? – приложив сухую руку ему на голову, тихо спросила старушка.

– Мы за тетушкой Клавой шли, к людям. Тетечка Аня говорила, что там нас будут лепешками вкусными угощать. Тетечка Аня, наверно, пошла тетю Клаву догонять и потом вернется.

Старообрядцы со страхом переглянулись, перекрестились. Одна из женщин едва слышно проговорила:

– Где ж их теперича искать? Пурга три дня была…

Ваня не услышал последних слов. Еще не осознал глубину потери любимых людей, которых, возможно, не увидит никогда. Как не понимал всей случайности, благодаря которой остался жив. Для своих лет он сталкивался со смертью часто. С некоторых пор она стала явлением естественным. Он видел, как умирают старые и взрослые, больные и его сверстники. От него не скрывали похороны, потому что этого невозможно было скрыть. Люди уходили навсегда, в лучшем случае оставляя о себе память.

Почему это происходит, Ване не объясняли. Ему говорили, что так угодно Богу. Умершим «там» будет хорошо, лучше, чем на грешной земле, что они будут наблюдать за оставшимися «оттуда» и рано или поздно все соединятся вместе, надо только ждать, когда Бог заберет. Он верил, что скоро все равно увидит деда, бабушку, мать, отца и всех братьев и сестер:

– Они придут за мной… скоро! – повторял он, не сдерживая слез.

Старушка в черном одеянии прижала его к себе, как могла, успокаивала:

– Вернутся, сердешный! Вернутся, бедовый ты наш!.. – И, чтобы отвлечь его от горя, спросила имя: – Как же звать-то тебя?

– Ваня, – негромко ответил он, протирая глаза ладошками.

– Ванечка? Ишь, имя какое славное! А меня матушкой Ефимией зови. Так меня все величают, – певуче проговорила старушка и стала представлять других: – А вот ента дева – послушница Агриппина, а вот это, – указала на невысокого мальчика рядом, – Ефимка. А енто, – представила девочку, – Василиска.

Ефимия по очереди произносила имена стоявших рядом детей, но Ваня сразу не запомнил всех. Так много их было.

За дверью раздался мужской голос, спросил разрешения войти. Ефимия ответила согласием. Дверь распахнулась. Через порог, занеся клубы морозного воздуха, вошли два молодых мужика. Сняв с голов лохматые шапки, оба старательно перекрестились на образа, поблагодарили Бога, пожелав хозяевам дома здоровья, обратились к матушке:

– Как ужо, тутака, матушка Ефимия, наш найденыш находится?

– Да вот же он, пребывает в скором выздоровлении! – ласково поглаживая Ваню по голове, отвечала та и наклонилась к его уху. – Вот, Ванечка. Это Харитон и Епифан. Они нашли тебя на болоте.

Ваня протянул им свою руку. Те ответили широкими, белозубыми улыбками:

– Ишь как! Ваня, значит? Пострел ты наш! Порозовел щщоками-то, порозовел! Знать, кровушка побежала! – довольно проговорил старший, которого звали Харитоном. – А то ведь синюшний был, как голубика. Задержись мы на долю – вовсе замерз!

Ваня – что пасхальное яичко светится. Все ему оказывают внимание, говорят добрые, ласковые слова, угощают лакомствами. Одна женщина принесла творожку, другая сладких корешков солодки, третья моченой брусники.