Хоккенхаймская ведьма - Борис Вячеславович Конофальский

и стало ей еще хуже. Ветер не мог унести с этого места вонь, кругом гнило что-то, старое и страшное, а луна, хоть и слабо светила, но девушке стали видны кости, ребра, рога, копыта.

– Господи, зачем мы здесь? – она заплакала. – К чему вы меня привели сюда?

Анхен подошла к ней, взяла за подбородок, заглянула в глаза, смотрела и говорила ласково:

– Не бойся, бояться не надо. И не плачь – ни страх, ни плач ничего не изменят. Что суждено, то сбудется.

Пока она говорила, Ульрика уже скинула монашескую хламиду, стояла на ночном ветру голая. И Анхен тоже сбросила одежду. Не сговариваясь, они стали раздевать Эльзу.

– Господи, Господи, Господи, – причитал та и не сопротивлялась, но и не помогала себя раздеть, слезы катились из ее глаз. Она пошатывалась от страха.

– Хватит причитать, дура, – зло сказала Ульрика, и вдруг в руке у нее появился большой нож, которым она стала резать тесемки на корсете девушки.

А та как увидела нож, так еще пуще стала рыдать, потому что был он страшен, черен и грязен.

Эльза стала молиться:

– Патер ностер, куэ эс ин сеалес…

Но не успела она и второй строки начать, как пощечина остановила молитву, а потом и еще одна, и Анхен проговорила со злобой:

– Не смей, тварь, не смей. Еще одно слово, и велю Ульрике язык тебе вырезать. Плачь, ори, это можно. Но не молись тут.

Девушка уже была раздета догола. Ульрика схватила ее за волосы, потянула за них так, что у Эльзы голова запрокинулась к небу, и поставила ее на колени, а потом и на корточки, и продолжала крепко держать за волосы. Сама возвышалась над ней, словно верхом сесть хотела, в одной руке волосы, во второй нож страшный. Эльза уже от страха кричала во весь голос, замолкая на мгновение, чтобы перевести дух и попросить:

– Господи, не надо.

И снова орала, чувствуя ужас, но никто ее не слышал ночью.

Анхен словно ждала чего-то, глядела на нее удовлетворенно, а вот Ульрику этот ор злил, она шипела:

– Заткнись же ты, заткнись.

Но Эльза не унималась, снова и снова повторяла свое:

– Господи, не надо, Господи, не надо.

И снова начинала орать.

– Сердце мое, может, тронуть ее, невыносимо слушать, – предлагала Ульрика.

Но Анхен мотала головой:

– Нет, пусть не спит, хочу, чтобы господин наш слышал ее ужас.

И Эльза опять закричала.

Видно, тут господин услышал крики несчастной девушки, потому что теперь Анхен была довольна и сказала:

– Ладно, холодно, режь ее, сестра, только немного режь, чтобы не сразу сдохла, чтобы угасала медленно.

Эльза, услышав это, попыталась даже сопротивляться, хотела рукой горло свое закрыть, да Ульрика свирепо дернула ее за волосы и зашипела в ухо:

– А ну стой спокойно, не смей, псина, шевелиться.

И девушка обмякла, словно накрыла ее усталость. Ульрика тянула Эльзу за волосы, голова ее была запрокинута к небу. Эльза только всхлипывала. И ждала, когда все закончится. Ждала.

Ульрика подвела нож ей к подбородку, к горлу справа, приставила и умело дернула его на себя. Видно, не в первый раз, не зря тут останки зверья разного повсюду валялись.

Эльза даже не вскрикнула, почти и не больно было. Только струйка крови, совсем маленький фонтанчик брызнул. На землю и камни падали капельки, и в ночи казались они черными, а не красными, как спелая вишня.

И тут к ней подошла Анхен, опустилась на колени рядом и поднесла под струйку ладони, стала кровь собирать, а сама девушке в глаза смотрела, улыбалась ей и говорила:

– Счастлива быть ты должна, душонка твоя пропащая в дар господину нашему пойдет.

Эльза смотрела на свою кровь в ладонях этой красавицы, а потом и на нее саму, и глаза ее расширялись от ужаса, потому как за всю свою малую жизнь не видела она никого более страшного, чем эта женщина.

Анхен, как набрала полные ладони крови, встала во весь рост и принялась ее по грудям своим размазывать и по животу, по бедрам и лону, потом выгнулась, застыла, глаза закрыла и, чуть дрожа своим прекрасным телом, стала говорить:

– Господин наш, отец и муж наш, прими мзду нашу, кровь молодую и душу, и не откажи нам в желании нашем, прошу тебя, пусть сила твоя придет в послание мое, что отправила я козлищу хромоногому, что дочерей и жен твоих пришел казнить. Пусть чахнет он быстрее, чем старик, чем хворый ребенок. Пусть не встанет он больше с ложа своего. И пусть ходит и мочится под себя, и пусть корчится от боли бодрствуя, и пусть мечется от ужаса в беспамятстве. Да воля твоя над всем сущим встанет.

Пока она говорила, кровь лилась из горла девушки, и Анхен снова стала с ней рядом на колени, чтобы опять наполнить ладони.

А Эльза начала слабнуть, и кровь уже шла у нее изо рта. Ульрике приходилась силой держать голову ее, чтобы не падала она. Как ладони Анхен снова были полны крови, она подошла к своей подруге и стала омывать и ее, как себя омывала: и бедра, и живот, и все остальное. А как начала ей лоно мазать кровью, как пальцы Анхен плоти женской коснулись, так Ульрика бросила девушку, и нож о камни звякнул. Схватила она Анхен крепко и прижалась животом к животу, грудью к груди, и сделалось им от крови и близости сладко. Ульрика принялась целовать Анхен в губы и трогать ее грудь и лоно, но та засмеялась и отстранилась, сказала, ласково гладя кровавыми пальцами подругу по щеке:

– Холодно тут, пошли в дом.

Они быстро оделись, Ульрика подняла нож с земли, и, взявшись за руки, вернулись они к себе в покои, в постель.

Но прежде чем лечь с любимой подругой, Ульрика, во всем любившая порядок, заглянула в коморку к привратнику, который не спал еще, и сказала ему:

– Там, среди камней, девка какая-то померла, ты снеси ее в реку. Негоже, чтобы у дома валялась.

Привратник встал, поклонился в знак того, что понял.

А Ульрика поспешила в кровать, где ждала ее Анхен, которую все звали не иначе как благочестивой. Ульрика легла с ней, и кровь они с себя не смыли, хоть и засохла она уже.

Если бы где в другом месте убитая лежала, то и трудов бы для него больших не было. Скольких он уже на тачке к реке отвез, а в камнях там на тачке не проехать. Мертвого человека как тащить, попробуй-ка, хоть даже и девка молодая. Привратник