На пути "Тайфуна" - Александр Калмыков

Результаты механизации земляных работ всех впечатлили. Трактор волочил за собой канавокопатель, за один час отрывая целый километр неглубокого хода сообщения. После этого нам оставалось только местами углубить его, и небрежно замаскировать получившийся окоп.

Эта задача оказалась мне по силам. Кроме боевого охранения здесь никто не будет сидеть, да и оно покинет позиции сразу после начала вражеской артподготовки. Поэтому окоп получался сильно упрощенным. Глубина траншеи небольшая, стрелковых ячеек и щелей для укрытия мало, ниш для боеприпасов и раненых нет. Главное, что нужно было сделать, это выкопать глубокий ход сообщения для безопасного отхода. Его мы на протяжении сотни метров от окопа, то есть в зоне возможного обстрела, закрыли сверху накатником и замаскировали дерном. Оставшийся большой участок накрыли масксетью, под которую подкладывали жерди, чтобы она не провисала.

Вечером, критически осмотрев результаты нашей бурной деятельности, Иванов все равно нашел, к чему придраться.

- А где чучела и макеты пулеметов? Когда фрицы попруться, времени на их изготовление уже не будет.

Обидевшись до глубины души за несправедливую критику, я пообещал все доделать завтра.

Несмотря на загруженность строительными работами мне, по единогласному решению всех командиров роты, пришлось еще заняться обучением верховой езде. Этот вопрос был очень актуальным не только потому, что автомобилей в армии было недостаточно. Проходимость лошади намного выше, чем у машины, а зимой, когда все покрыто снегом, или в распутицу она станет самым скоростным видом транспорта.

Для начала мне дали самую смирную кобылку, которая только нашлась во всем полку. Но почувствовав, что седок ее боится, и она начала проявлять характер. Как я слышал, для того, чтобы хорошо научиться ездить на лошади, надо хотя бы раз с нее упасть. Якобы после этого человек убедиться, что в этом нет ничего страшного, и перестав бояться падения, легко обучиться верховой езде. Но проверять эту теорию мне совсем не хотелось. Хотя в качестве манежа использовался луг покрытый густой травой и с мягким грунтом, но все равно, свалившись на землю, можно запросто что-нибудь себе сломать. Так что, сидя в седле, я продолжал судорожно сжимать поводья, и для верности еще придерживался за луку седла. Поэтому добровольные инструкторы, руководившие моим обучением, разрешали мне ехать только на первой скорости, то есть шагом.

Чтобы получше подружиться с живым транспортом, я угощал его кусочками хлеба, щедро посыпанного солью. Заметив это, добрый Стрелин подсказал мне, что тут недалеко есть стог с какой-то особо вкусной травой, которую лошади очень любят.

Послушавшись хорошего совета, я подъехал к указанной куче растительности, и взяв пучок побольше, протянул его лошадке, приговаривая. - На, попробуй. Эта солома тебе очень понравиться.

Не знаю почему, но все бойцы, которые меня слышали, вдруг побросали свой шанцевый инструмент и стали не просто смеяться, а просто ржать. Ну да, как лошади. Вездесущий политрук, который бегал по окопам, следя одновременно за тем, чтобы солдаты копали побольше, и при этом умудрялись сильно не уставать, тут же примчался узнать причины веселья. Спросив у ближайшего красноармейца, что случилось, он выронил свой планшет, и схватившись рукой за живот тоже начал хохотать.

Впрочем, Коробов быстро сделал серьезное лицо, и старательно сдерживая смех, подошел ко мне.

- Это не солома, товарищ командир, это сено. А солома, это то, что лежит в телегах, которые нам боеприпасы привозят.

Какая разница между ними я все равно не понял, и тут и там засохшие стебли растений, но решил при случае выяснить у Авдеева. Уж он-то точно смеяться не станет.

Пока мы строили оборонительные позиции, я обдумывал, как можно заставить немцев ударить именно здесь. То, что мы нависли над левым флангом группы армий "Центр", и обозначили намерение захватить Великие Луки, конечно немаловажно. Но хорошо бы еще чем-нибудь поддеть противника, чтобы он отвлек на нас свои резервы. Но если все возможности для дезинформации противника уже исчерпаны, то у меня еще осталось последнее средство - это я сам.

Если немецкая разведка будет точно знать, что я нахожусь здесь, то она начнет подталкивать армейцев к полномасштабной операции, с целью меня захватить, или хотя бы убить. К тому же они уже убедились, что там где я - там и наступление, а значит, окончательно уверуют в наши наступательные планы. Следовательно, осталось только оповестить немцев о моем присутствии, и сосредоточивание здесь крупной вражеской группировки будет почти гарантированным. Конечно, рискованно, но в этой местности немцы смогут атаковать наши линии обороны только в лоб, и стремительных охватов танковыми клиньями можно не опасаться.

Приняв решение, я тут же принялся за реализацию своего плана. Вернее, я только связался с капитаном Соловьевым, а осуществлять самую трудную часть замысла предстояло уже ему.

Через несколько часов мне уже доставили испуганного пленного офицера с искалеченной кистью руки. Он шел в сопровождении полкового особиста, не понимая, зачем его сюда привезли, и явно не ожидая ничего хорошего. Но все что я попросили его сделать, это предложить германскому командованию прислать офицера, желательно говорящего на русском или английском, для переговоров о передачи пленных немецких солдат. Растолковав немцу через переводчика, что от него требуется, мы с Таниным проводили его к передовым позициям, и вручив большую белую тряпку, привязанную к палке, показали куда идти. Не веря в свое освобождение, пленный еле передвигал ноги, поминутно оглядываясь. Наконец, убедившись что красные не собираются стрелять ему в спину, он быстро зашагал, сжимая белый флаг здоровой рукой. До леса, где начинались окопы противника, было километра два, но идти весь путь пешком ему не пришлось. Заметив своего офицера, немцы выслали ему навстречу мотоцикл, и быстро довезли к своим позициям.

Ответного визита долго ждать не пришлось. Через пару часов из леса выехал тот же самый мотоцикл, в люльке которого сидел другой офицер, держащий белый флаг на высоком древке. Не доезжая до нас метров триста, мотоцикл остановился, и парламентер потопал к нам, настороженно озираясь.

Прежде чем допустить немца ко мне, Танин лично обыскал его, и только убедившись в отсутствии оружия, пропустил дальше.

-- Я лейтенант Браун. У нас не нашлось владеющих русским языком, но я хорошо говорю на английском - обратился он к нам - Что вы хотите нам сказать?

-- Я предлагаю вам принять раненых, находящихся у нас в плену.

-- Сколько вы хотите передать, и на каких условиях?

-- Человек двести, в основном с ампутированными конечностями. Их состояние стабильное, но требуется хороший уход, а главное, достаточное питание и много лекарств. Как вы понимаете, мы даже свои красноармейцам не можем предоставить таких условий.

-- Как я полагаю, вы хотите спихнуть нам инвалидов, не способных работать на ваших рудниках, а сами раструбите на весь мир о своем гуманизме.

-- Знаете что, - вспылил я - вы захватили почти всю Европу которую заставляете работать на себя, вы сжигаете у нас целые деревни вместе с жителями, и еще осмеливаетесь говорить о гуманизме. Если же вас волнует реклама этой операции, то я гарантирую, что все ограничится вот такусенькой заметкой в газете - я показал сложенные щепоткой пальцы. - Причем все будет мотивировано исключительно нехваткой медикаментов в наших госпиталях.