Герберт Уэллс - Геннадий Прашкевич

3

Дабы поправиться, мистер Блетсуорси отправляется в морское путешествие.

У капитана и у членов экипажа свои взгляды на мир, свои развлечения. «Ваш Достоевский не так уж плох, — со знанием дела рассуждает механик, прочтя предложенную ему книгу. — Я перевел рубли и копейки, встречающиеся у Достоевского, в шиллинги и пенсы. Некоторые вещи в России вдвое дороже, чем в Лондоне, а кое-что чуть не втрое дешевле». Спасаясь от шторма, матросы без размышлений бросают никчемного, с их точки зрения, человека на тонущем судне, и после многих мучений мистер Блетсуорси, представитель древнего рода, носитель высших знаний и морали, попадает в руки дикарей заброшенного в океане острова. Напрасно думают, замечает автор, что примитивные племена отличаются грубоватой прямотой. Совсем нет. Они лживы, они изворотливы, это так, но они накрепко подчинены многочисленным табу и традициям. Чтобы самые прыткие особи не забывались, на острове Рэмполь для них существует «укоризна»: любое нарушение правил, малейшая погрешность против традиционного ритуала, неожиданная выходка, проявление лени или неумелое выполнение обязанностей наказывается ударом тяжелой дубины по голове.

Чужое небо. Чужие люди. Чужие звезды.

В конце концов мистер Блетсуорси бежит с острова.

Правда, вскоре выясняется, что он и не был ни на каком острове. Это все продолжающаяся болезнь. Потеряв память, мистер Блетсуорси бесцельно бродил по улицам и самая обыкновенная окружающая жизнь рисовалась ему вот в таких вот уродливых и необычных формах. Да и неудивительно: ведь над цивилизованным миром вновь нависла угроза войны…

4

Потеряв ногу на войне (которая, конечно, могла быть последней. — Г. П.), растерянный, потерявший веру в добро, мистер Блетсуорси возвращается с континента в Англию. Теперь он приходит к твердой мысли, что все наши обманы живут внутри нас. Мы сами порождаем и культивируем свои обманы. «Ровена, как всякая любящая жена, считала своим долгом всеми силами изглаживать из моей бедной памяти весь этот комплекс воспоминаний и представлений. Я согласен, что повседневность беспощадно истребляет всякого рода фантастические идеи, но все же она не в силах окончательно вытеснить из моего сознания то, что так глубоко когда-то захватывало. Рутина затягивает меня, я вижу себя пожилым обывателем, которому, кажется, не на что особенно жаловаться. Жена и дети, прекрасно обставленный дом в Чизлхерсте, дело, которым я занимаюсь, друзья и знакомые, прогулки, развлечения — все это отнимает у меня немало времени. И все же я чувствую, что часть моей души до сих пор покрыта мрачными тенями ущелья, и, несмотря на уверенность и благополучие нынешней жизни, я никак не могу забыть отчаянный предсмертный крик юнги ночью на борту «Золотого льва», тела на полях сражений, раны, отчаяние. На улицах Лондона мне частенько ударяет в нос скверный запах мегатериев (чаще, чем я осмеливаюсь себе в этом признаться), а за декорациями внешнего благополучия вновь слышатся шаги капитана, совершающего новые зверства. Я никак не могу забыть остров Рэмполь. Иногда мне кажется, что я скорее забуду этот мир…»

5

Отступление

H.H. Иорданский (доктор биологических наук):

«В молодости я считал Уэллса своим любимым писателем. Он был мне как-то особенно близок. Сначала это, вероятно, определялось увлекательностью сюжетов его фантастических произведений, в которых необычные, невероятные события (вроде нашествия марсиан) описывались на фоне точно переданных картин обычной действительности, оживлялись бытовыми деталями, которые делали самые фантастические явления удивительно яркими. В фантастических ситуациях герои Уэллса ведут себя естественно, то есть так, как можно ожидать от реальных людей. Такое можно сказать лишь о немногих писателях-фантастах, большинство из которых, увы, не очень-то хорошо владеют словом, полагаясь более на увлекательность своего замысла, чем на художественность воплощения. Уэллс в лучших произведениях удачно сочетал и то и другое, а писательский его талант в полной мере раскрылся в более поздних реалистических работах, лишённых «подпорок» увлекательной фантастической фабулы…

Фантастика для Уэллса была не самоцелью, а особым методом анализа многих важнейших проблем, стоящих перед человечеством или обнаруживающих тенденцию к опасному развитию в будущем. Среди них, в частности, всегда актуальна проблема дальнейшего развития человеческого общества и его оптимальной организации. Мне всегда импонировали идеи Уэллса об эволюционном пути развития социального прогресса, основанном на распространении просвещения и идей социального равенства и коллективизма под контролем интеллектуальной элиты общества, в первую очередь — научной интеллигенции. Уэллс в равной мере негативно относился и к «вольному капитализму» и к идеям революционного переустройства общества под контролем «диктатуры пролетариата». В романе-притче «Остров доктора Моро» очеловеченные животные восстали против людей, поддерживавших порядок бичами и угрозой возвращения в «Дом страдания»; освободившись от гнёта, люди-животные становятся свободными — но быстро теряют человеческий облик. С другой стороны, в романах, таких как «Машина времени», «Когда Спящий проснётся», «Тоно-Бэнге», Уэллс показал, что в капиталистическом обществе совершенно закономерно углубляется социальное расслоение с его гибельными последствиями, а основные принципы организации — частная собственность и неограниченная свобода предпринимательства — способствуют развитию у людей индивидуализма, социальной безответственности, филистерского равнодушия, цинизма и ханжества. Впрочем, настоящее понимание этих взглядов Уэллса для меня пришло гораздо позднее, — когда нашей стране пришлось на собственном опыте познакомиться с «либеральной капиталистической моделью» общественного устройства, как с лицевой, так и с оборотной её стороной…

В творчестве Уэллса есть категория произведений, выглядящая несколько неожиданно среди романов, посвящённых крупным социальным проблемам. Это милые волшебные сказки, адресованные детям и взрослым — «Волшебная лавка», «Дверь в стене», «Искушение Харрингея», «Видение Страшного суда» и др. Всегда окрашенные мягким юмором, они сохраняют необыкновенное обаяние для читателей всех возрастов и открывают совершенно особую (по крайней мере, для меня) сторону литературного таланта Герберта Уэллса».

1

В 1930 году Уэллс выпустил роман, опять обративший на себя внимание самых разных критиков: «Самовластье мистера Парэма» («The Autocracy of Mr. Parham»).

Сэр Басси Вудкок, человек чрезвычайно богатый, приглашает мистера Парэма, человека чрезвычайно образованного и прогрессивного, на спиритический сеанс. Сэр Басси — чистейшей воды авантюрист, а кому, как не богатому авантюристу, служить связующим звеном между высокой мыслью и низменной действительностью? Отец его был лондонским извозчиком, мать — сиделкой в туберкулезной больнице в Хэмпстеде, но сам он никогда не хотел мириться с подобной участью; он с четырнадцати лет обдумывал весьма честолюбивые замыслы. Ну а что касается мистера Парэма, то он — философ, историк; его перу принадлежат глубокие исследования, посвященные кардиналу Ришелье. Этого государственного деятеля мистер Парэм постиг с редкостной глубиной. Кроме того, он читал специальные курсы по различным проблемам истории; подготовил томик своих эссе; был главным редактором популярной фосдайковской серии «Философия истории»; время от времени писал рецензии на выдающиеся научные работы, и эти рецензии (подчас безобразно сокращенные и изуродованные) появлялись в «Империи», «Философском еженедельнике» и «Георгианском обозрении». Человеку, столь любящему историю и философию, конечно, мучительно было сознавать, что в нынешнем хаосе не найти ни подлинной истории, ни подлинной философии.