Психомех - Брайан Ламли

Его собственный крик был заглушен звуком тележки Того, Который Ждет, чей голос был визгом тормозов и скрежетом горящего металла; и в следующее мгновение чудовище прошло мимо, сталкивая его в глубины. Рельсы, шпалы, кирпичи, камни, — все, что оторвалось, падало, падало, падало...

Падение... Головокружение... Кризис...

Левитация!

Чтобы поддерживать любое тело в пустом воздухе без физической поддержки, делать невесомым. Игнорировать гравитацию как, умственное упражнение.

Падение, мир кружится, Гаррисон крепко зажмурил глаза.

— Прекрати падать! — приказал он себе. — Опускайся медленнее, плыви, лети, но прекрати падать.

Ощущение кружения замедлилось и прекратилось. Он открыл глаза.

Виадук падал мимо него — мимо нею! — все сооружение рушилось вниз в грохоте обломков и пыли, но Гаррисон плавно парил в сумрачном свете, как пушок семян чертополоха. И как виадук пошел вниз, так Гаррисон пошел вверх.

Также вверх поднялась Машина. Она поплыла в воздухе, когда он поднял ее с того места, где оставил, подтаскивая к себе силой своего сознания. Психомех больше не держал его, но он поддерживал Психомеха. И.., это было легко.

Высоко в воздухе он забрался на спину Машины и поехал на, ней над пропастью, вдоль ржавых рельс в углубляющийся мрак. Даже понимая, что Машина была мертва, зная, что теперь она — бездействующая бесполезная масса, он все-таки нес ее с собой. Машина по-своему была верна ему, и теперь он платил ей добром. Кроме того, она была с ним в том, другом сне, — сне о черном озере и черном замке, а Гаррисон знал, что все это ждало его в конце поиска.

Он очистил свое сознание от недавно нахлынувшего ужаса и осмотрел темнеющее небо. Он искал человека-Бога Шредера, но нигде не увидел и следа его присутствия. Гаррисон погрозил кулаком небу.

— Приходи, если хочешь, человек-Бог, и пусть победит лучший.

Затем он вздрогнул и распластался на Машине. Ему было холодно, он устал и был голоден. Ему надо найти пищу и убежище на ночь.

* * *

— Что? — Глаза Вятта расширились. — Нет молока? Но это абсурд, невозможно! — он сел прямо на кровати с черными простынями и потянулся за сигаретой. — Ты уверена? Там еще должны быть бутерброды в пластиковой коробке. Думаю, немного подсохшие, но еще съедобные.

— Ничего, — возразила Терри. — Ни молока, ни бутербродов. — Она пожала плечами. — Да и какая разница? Я могу выпить кофе и черным, и я не особенно голодна — ела вчера вечером. Но я думаю, тебе надо поесть. Скажи мне, чего бы ты хотел, и я приготовлю это для тебя. В твоем холодильнике еще достаточно еды. Ну, кроме молока и бутербродов...

— Мне надо взглянуть на этот холодильник, — он натянул пижамные брюки и вышел на площадку, Терри последовала за ним.

— Но почему это так важно?

— Послушай, я рассказывал тебе, что кто-то накормил его, помнишь?

— Да, но...

— Я не знаю почему, и, конечно, не знаю как, но у меня вдруг появилось такое чувство, что я знаю, откуда взялась эта пища! Хотя понятия не имею, как он умудрился ее съесть и кто принес ее...

— Но.., это безумие!

— Терри, — заскрипел он зубами, — я понимаю, что это безумие. Здесь...

Он схватил ее, достал из кармана ее халата связку ключей, подвел к машинной комнате. Дверь была заперта в точности, как он оставил ее.

— Смотри! Один вход. Никаких окон. Никакого люка на чердак. Только один экземпляр ключей. Никто никак не мог попасть к нему. И все-таки — черт бы его побрал! — он все еще живой там! Могу поспорить, он все еще живой...

— Но ты не знаешь этого.

— Нет, конечно, нет, — он опустил ключи обратно в карман ее халата. — Я пойду посмотрю его чуть позже. Сначала мне надо заглянуть в холодильник.

В кухне он кинулся к двери холодильника и уставился внутрь. Пластмассовая коробка из-под бутербродов была там, где он ее оставил — пустая. Молочные бутылки стояли пустые, их крышки всосались внутрь. Вятт резко втянул воздух, начал лихорадочно пальцами ерошить волосы.

— Господи, Господи, Господи! — говорил он. — Я не верю этому. Я обыскал весь дом сверху донизу. Это не могло случиться. А надо было начать с моего чертова...

— Гарет! — она протянула руку, словно хотела ударить его, но вместо этого разразилась слезами и спрятала лицо у него на груди.

На мгновение он напряженно застыл, но затем медленно втянул воздух и расслабился, обнимая и прижимая ее к себе. Успокаивая, он похлопал ее по спине.

— Все в порядке, все в порядке, — произнес он охрипшим шепотом. — Это я виноват. Нервы. Старею. Теперь все будет в порядке. Я уже взял себя в руки. Черт, какое тяжелое время для нас с тобой. Я думал, что я сильнее.

— О, Гарет, Гарет...

— Послушай, приготовь нам чего-нибудь перекусить. Я пойду и посмотрю. Прости мою истерику. Проклятье, у нас совсем нет времени для этого, не сейчас. И в любом случае, если он еще жив, у меня остался один последний ход.

Он почувствовал, что его руки начинают дрожать, но постарался сдержаться и отпустил Терри.

— Договорились, — кивнула она. Ей удалось улыбнуться сквозь слезы. — Договорились.

Он взял ключи и пошел наверх в машинную комнату. Он отпер дверь, вошел и...

Гаррисон был не мертв. Даже напротив.

Он улыбался во сне. Его вес вернулся почти в норму; нормальными были также его биофункции. Психомех жужжал и мурлыкал, как и прежде, ручки управления стимуляцией страха были все так же закреплены в крайнем включенном положении.

— Я не верю, я не верю! — сквозь сжатые зубы хрипло простонал Вятт.

Он взял себя в руки, наполнил шприц для подкожных инъекций большой дозой лекарства и сделал Гаррисону укол в руку, затем подошел к встроенному шкафу и достал запечатанный пакет с сахарными кубиками. Но это были особенные кубики. Он часто принимал по одному сам — но только один за раз — или давал один своей подруге в тех случаях, когда ему хотелось чего-нибудь совершенно отличного, какого-нибудь сладкого ночного путешествия, но теперь они предназначались для Гаррисона. Он растворил три кубика в малом количестве воды, затем чайной ложечкой капля за каплей влил всю ядовитую жидкость в рот слепому человеку. И когда все содержимое прошло, только тогда он покинул комнату и крепко запер дверь на замок.

— Посмотрим, как ты выберешься из этого, ублюдок! — сказал он, нетвердой походкой возвращаясь в спальню.

* * *

Полдень...

...Но в подсознательном, мире Гаррисона была ночь, такая, какой он раньше никогда не видел: время и пространство, их обитатели стали совершенно искаженными и чужими. В самом деле, когда темнота накрыла землю, ему стало казаться, что он бессчетными часами брел через чудесную страну погруженных во мрак чудес, через гроты сумеречных тайн и покрытой плащом тени красоты.