Градуал - Кристофер Прист

Несколько раз за ночь я просыпался, думал о ней; в тропическом климате было трудно дышать, вокруг стоял запах газов, царапались грязь и пыль, давили жара и влажность. Накатила гроза, омочив холмы ливнем, но ее вскоре унесло. Далеко ей было до бури, в которую я угодил на Деммере, но минут пятнадцать комнату освещали неравномерные вспышки молний. Благодаря открытому окну я ощутил волнение близости к проливному дождю, когда сам под ним не находишься. Гром грохотал совсем рядом, но и только. Я не чувствовал ни малейшей угрозы. После грозы воздух на несколько минут стал прохладней, но это продлилось недолго.

Вулкан рокотал всю ночь напролет. Он звучал не так грозно, как раньше, но за последние несколько дней я к нему начал привыкать. Говорил ли он сейчас со мной, как описывал Орманд Уэллер? Я уплыл в сон, не успев обрести ясного ответа. То была ночь вопросов, оставшихся без ответа.

Утром я сел за стол, перекусил и выпил две чашки кофе. Дым из вулкана снова повернул вместе с ветром, так что солнце пылало во всю мощь. Ночной ливень смыл большую часть пепла и пыли вокруг дома.

Нужно покинуть Теммил. Решение я принял вечером, еще до возвращения, и был в нем уверен, насколько вообще бывал уверен в чем-либо. Здесь меня больше ничто не держало. Город мне надоел, знакомых у меня в нем не было, кроме Кеа да, пожалуй, ее отца, и он точно не был тем местом, где я хотел бы провести остаток жизни.

Однако одолевали частности практического свойства, большие и малые.

Дом: за него уже внесена арендная плата, подписаны соглашения о выплате земельных налогов, обеспечении электричеством, водой и так далее. Неоконченная работа: мне хотелось писать, творить, а тут я как раз подыскал жилье, где мне было удобно, да еще с отличным роялем. Я знал, что если вновь пущусь в путешествия, это будет означать очередную задержку в работе. На кораблях я писать не мог. Мои незаконно добытые деньги: они хранились теперь в теммильском банке, и я не знал, безопасно ли будет снимать их со счета. Имущество: я уже начал обрастать книгами, журналами, звукозаписями, нотами, рукописями, запасом одежды и сандалий. Мне принадлежало уже четыре широкополых шляпы, изготовленных из разных материалов. Перспектива таскать все это с собой, втискивать в тесные судовые каюты вызывала чувство усталости, стоило о ней лишь подумать. Да и сами суда с их каютками, которые приходилось порой делить с посторонними людьми, постоянным шумом и вибрацией от двигателей, запахами топлива и долгими стоянками в портах… Романтика морской жизни в значительной степени развеялась или оказалась иллюзорной.

Слишком близко я познакомился с неудобствами жизни на борту, с дискомфортом, с постоянным чувством, будто угодил в ловушку.

И не мог, не должен я был забывать об ордере на арест. Оставаясь на Теммиле, я чувствовал себя в умеренной безопасности от длинных рук военной хунты, но опасался, что как только дам знать о себе властям, пересекая границы и проходя официальный контроль, как меня опознают и арестуют. Я не отваживался даже представить, какое возмездие могут мне уготовить генералиссима с ее подручными.

И превыше всего я ужасался необходимости снова столкнуться с градуалом и причиняемой им убылью времени. Каждый порт, который я посещу в своих странствиях, будет означать необходимость иметь дело с адептами, неразгаданными загадками жезла, нерешенной проблемой утомительного брожения с багажом по улицам и лодчонкам. Снова никто ничего не будет объяснять, а деньги примутся утекать равномерным потоком.

Сплошь житейские мелочи, но некоторые из них приводили в ужас. Музыка была для меня голосом человеческого духа. Она существовала лишь в пространстве между инструментом, из которого ее извлекали, и воспринимающим ухом. Движение и давление молекул воздуха, моментально и беспрестанно разбегающихся и заменявшихся другими. Музыка не обитала нигде в реальности; граммофонные диски и цифровые записи оставались лишь копиями оригинала. Единственной настоящей записью музыки была изначальная партитура, черные значки, проставленные авторучкой на нотном стане, – но и они не звучали, зашифрованные, кодированные, не имевшие смысла без человеческого духа, способного расшифровать код, интерпретировать символы. Музыка переживала не только тех, кто ее играл, но и композиторов, что ее создали.

Однако при всем этом туманном идеализме я был привязан к реальному миру житейскими мелочами. Мне очень хотелось бы убежать от них.

Я спустился в гавань Прибрежного, предполагая позадавать там вопросы насчет путешествий без жезла и потребности в услугах адептов. Кеа упоминала о существовании какой-то страховки, о которой мне прежде не приходилось слышать, а адепт Кан рассказывала про лицензирование, обеспечиваемое туроператором. Обе возможности казались многообещающими. Вне зависимости от расходов я считал, что любой из этих вариантов будет лучше обращения к адептам – менее раздражающим, не требующим столько личного участия.

Надежды быстро развеялись. Туроператоры предоставляли лицензию лишь в том случае, если билеты заказывать загодя, за несколько месяцев, с полной предоплатой, и только по заранее согласованному и утвержденному маршруту. При этом использовалось лишь несколько стандартных маршрутов, любое отклонение от которых опять же требовалось заранее согласовать и дополнительно оплатить. При любых обстоятельствах лицензирование было неприложимо к маршрутам, конечной целью которых оказывался Глонд. Страхование оказалось применимо лишь к уроженцам Архипелага, к тому же постоянно живущим на островах в течение по меньшей мере десяти лет.

Вновь житейские мелочи, все новые причины подавленности духа.

Находясь в порту, я прошел мимо здания службы Приема, подумывая, не поговорить ли с кем-нибудь из адептов, которые обычно там околачивались в ожидании заработка. К своему удивлению, я никого не обнаружил. Скамья под навесом, где обычно поджидали адепты, оказалась пуста. Само здание Приема было заперто на замок. В управлении порта сообщили, что суда с других островов в тот день не ожидались.

Я принял это объяснение, однако уходя, приметил знакомый силуэт регулярного парома, курсировавшего между Теммилом и Хакерлином. Это было довольно большое судно с открытой палубой, управляемое единственным членом экипажа; пассажиры сидели на скамьях вдоль фальшборта или стояли в центральном проходе. В данный момент оно направлялось в гавань Прибрежного. Может быть, паром не считается межостровным транспортом?

Я задержался, чтобы посмотреть на прибытие.

Паром подошел к покатому пирсу и заглушил мотор. Пассажиры спустились, другие поднялись на борт, чтобы плыть обратным рейсом на Хакерлин. Прибывшие прошли через набережную, миновали закрытое здание Приема и разошлись в разные стороны, направляясь в город или на стоянку такси.

Тем же вечером я зашел в клуб, где играла Кеа, но когда заплатил за вход и оказался внутри, то обнаружил, что играет другая группа. Среди музыкантов был и контрабасист Тео, который аккомпанировал в прошлый раз, так что в перерыве я подошел к нему.

– Я надеялся, что сегодня будет играть Кеа, – обратился я к контрабасисту. – Может быть, она еще придет?