Вдали от обезумевшей толпы - Томас Гарди

Минуту-другую странница неподвижно стояла в напряженной позе, которая означает, что движение лишь приостановилось, но не замерло совсем. У нее был вид человека, который прислушивается либо к звукам внешнего мира, либо к мыслям, проносящимся у него в голове. Внимательно приглядываясь, можно было бы заключить, что она поглощена именно последним. Более того, как вскоре обнаружилось, она изощряла свою изобретательность в той области, в какой подвизался Жаке Дроз, остроумный конструктор автоматических заменителей человеческих конечностей.

Ощупывая руками груды сучьев при слабом свете зарева, женщина выбрала два крепких сука. Они были прямые, длиной в три-четыре фута и заканчивались развилкой в виде буквы V. Она села на землю, обломила тонкие верхние веточки, а палку прихватила с собой. Выйдя на дорогу, она подставила себе под мышки по палке на манер костылей, испробовала их прочность, потом опасливо оперлась на них всей своей тяжестью - крайне незначительной - и выбросила вперед свое тело. Женщина смастерила себе подпорки.

Костыли отвечали своему назначению. Теперь на дороге только и слышно было, что шелест шагов да постукивание палок. Путница уже давно миновала третий верстовой столб и стала напряженно вглядываться в даль дороги, словно ожидая увидеть следующий. Костыли, хотя и были ей в помощь, все же имели рабочий предел. Машина приводится в движение энергией, а сама не может ее вырабатывать, и общая сумма усилий не уменьшилась, только упор приходился теперь на туловище и на руки. Она выбилась из сил и еле-еле продвигалась вперед. Наконец она пошатнулась вбок и упала.

Она лежала на дороге, как ворох тряпья. Прошло с четверть часа. Утренний ветерок лениво потянул над равниною, и зашуршали сухие листья, всю ночь лежавшие неподвижно на земле. Женщина сделала отчаянное усилие, поднялась на колени и встала на ноги. Опершись на костыли, она попыталась сделать шаг вперед, потом другой, третий; теперь она пользовалась костылями, лишь как палками. Она медленно спускалась с Меллстокского холма, сока не увидала еще один верстовой столб, а вслед за ним - чугунную ограду. Она дотащилась до первого столба ограды, ухватилась за него и начала оглядываться по сторонам.

Теперь в Кэстербридже уже были различимы отдельные огоньки. Приближалось утро, и можно было если не рассчитывать, то надеяться повстречать какую-нибудь повозку. Она стала прислушиваться. Не доносилось ни единого звука, говорившего о жизни, кроме самого заунывного и зловещего из звуков - лая лисицы, три глухих ноты раздавались каждую минуту, словно мерные удары погребального колокола.

- Меньше мили! - пробормотала женщина. - Нет, больше, - добавила она после некоторой паузы. - Отсюда миля до городской ратуши, а Дом призрения на другом конце Кэстербриджа. Еще миля с небольшим, и я буду там. - Минуту спустя она снова заговорила: - Пять или шесть шагов на ярд, верней, шесть. Мне надобно пройти семнадцать сот ярдов. Шестью сто - шестьсот. И еще на семнадцать. О, помоги мне, господи!

Держась за перекладину изгороди, она продвигалась вперед, сперва хваталась одной рукой, потом другой, затем наваливалась на перекладину всем телом и подтягивала ноги.

Женщина не была склонна к монологам, но крайнее напряжение душевных сил сглаживает индивидуальные особенности у слабого, обостряя их у сильного. Она продолжала все тем же тоном:

- Мне верится, что через пять столбов я дойду до конца, и у меня достанет на это сил.

Поведение этой женщины показывает, что наполовину притворная и выдуманная вера лучше полного отсутствия веры.

Она насчитала пять столбов и задержалась у пятого.

- Я пройду еще пять, если поверю, что желанное место у пятого столба. Мне это под силу. Миновала еще пять столбов.

- Нет, оно еще на пять дальше. Прошла еще пять.

- И еще на пять. Миновала и эти столбы.

- У этой вот каменной ограды кончается мой путь, - сказала она, увидав огороженную столбами насыпь, пересекавшую Фрум.

Она дотащилась до каменной ограды. Продвигалась она с неимоверным трудом, и каждый вздох, вырывавшийся у нее из груди, казался последним.

- Сейчас огляжусь, - проговорила она, опускаясь на землю. - Ну, вот, я вижу, мне остается меньше, чем полмили.

Самообман, который она все время прекрасно сознавала, дал ей силы пройти полмили, что было бы невозможно, представь она себе сразу все это расстояние. Эта уловка доказывала, что женщина в силу какой-то таинственной интуиции постигла парадоксальную истину: иной раз слепота вернее приводит к цели, чем предвидение, близорукость оказывается плодотворней дальновидности и для успешной борьбы скорее требуется ограниченность, чем глубокомыслие.

Последняя полумиля теперь маячила перед больной, изможденной женщиной, как некий беспощадный Джагернаут, олицетворяя полновластную бездушную необходимость. Дорога в этом месте пересекала Дерноверское торфяное болото, по обеим ее сторонам расстилались открытые просторы. Женщина обвела глазами обширное пространство, посмотрела на огни, на самое себя, вздохнула и легла у каменного столба на краю насыпи.

Кажется, никто на свете так не изощрял свою изобретательность, как эта странница. Она отчаянно ломала голову, перебирая в уме всевозможные способы, приемы, уловки, механизмы, которые помогли бы ей преодолеть эти последние, недоступные ей восемьсот ярдов, - и тут же отвергала их как неосуществимые. Она думала о палках, колесах, собиралась ползти, даже катиться по земле. Но последние два способа передвижения потребовали бы еще больших усилий, чем простая ходьба. Под конец ее изобретательность иссякла. Ею овладела безнадежность.

- Дальше не могу... - прошептала она и закрыла глаза.

От длинной полосы тени, лежавшей на противоположном краю дороги, вдруг оторвался клочок и выступил одиноким пятном на тусклой белизне дороги. Потом беззвучно скользнул к распростертой на земле женщине.

Внезапно она почувствовала, как что-то коснулось ее руки, что-то мягкое и теплое. Она открыла глаза, и это "нечто" коснулось ее лица. Ее лизала в щеку собака.

Это было огромное, грузное и кроткое создание; темная фигура собаки выступала на фоне низкого неба, возвышаясь на добрых два фута над головой лежащей женщины. Невозможно было определить, ньюфаундленд ли это, мастиф, ищейка или просто дворняга. Животное казалось таким необычным и загадочным и как будто не принадлежало ни к одной из общеизвестных пород. Огромный, могучий пес объединял в себе свойства, общие всем разновидностям собачьей породы. Измученной путнице померещилось, что ее ласкает сама ночь, принявшая образ черной собаки; в этом своем облике ночь не пугала ее, не сулила напастей, от нее веяло величавой грустью и благостью. Даже у самых незначительных и заурядных представителей рода человеческого в ночном мраке разыгрывается фантазия.

Опершись на локоть, женщина смотрела на собаку снизу вверх, как, бывало, раньше стоя глядела на мужчину. Когда она шевельнулась, бездомный пес почтительно отступил от нее на шаг-другой, но, видя, что его не гонят, снова лизнул ей руку.