Привычка умирать - Дмитрий Кравцов

Впервые на моей памяти жесткое профессиональное спокойствие изменило Алексу. Он просто не хотел, не мог поверить в то, что наша победа, после стольких усилий вырванная у судьбы, ничего уже не изменит и никого не спасет.

— Мы сумеем возродить наше, человеческое господство, — твердо проговорил Алекс, — и скоро вернемся сюда, чтобы разнести в пыль твой проклятый астероид.

— Мало ли в Галактике астероидов, — мимолетно улыбнулся Рунге. — А непреложная истина останется таковой, вне зависимости от вашей веры в нее или неверия. Но доказательство своей доброй воли я вам все же предоставлю…

— Будь любезен! — С этими словами Гор сделал короткое резкое движение рукой.

Если бы я это предвидел, то нам с советником, возможно, впервые пришлось бы помериться силами в рукопашной.

Но было уже поздно.

— Зачем?.. — только и спросил я, глядя, как Рунге падает, схватившись обеими руками за горло, куда по самую рукоятку вошел брошенный Алексом стилет. Как выяснилось, советник, в отличие от меня, не совсем разоружился. Во мне зашевелились было неясные подозрения, но тут же бессильно увяли: в чем его можно было подозревать в довершение всего? В собственном отдельном заговоре? Бред. — Послушай, Алекс, он же говорил о каких-то доказательствах!

— А-а, своей доброй воли? — Алекс был непоколебимо скептичен. — А зачем это нам теперь — для смягчения его приговора? Вот лучшее доказательство, — он выдернул нож из шеи еще возящего ногами Рунге. Кровь плеснула волной, советник вытер лезвие об его костюм и спокойно произнес: — Будь он мессия — его бы и деструктор не свалил.

— Если только его миссия уже не закончена, — буркнул я.

Алекс взглянул на меня с оттенком сочувствия:

— Этот редчайший гений — с чем я не спорю — был глубоко болен, с психической точки зрения. Такие сумасшедшие бывают дьявольски хитры и изобретательны. Вот даже и ты, я вижу, ему поверил, хотя его адепты и обозвали тебя еретиком.

На самом деле я не то чтобы проникся верой. Но слова Рунге на многое проливали свет, складывая разрозненные элементы событий, хаотично толкавшиеся в моем сознании, в целостную и безупречную картину.

— Тебе просто легче объяснить все клиникой, чем поверить в существование мирового разума, — сказал я.

— Да потому, что это действительно все объясняет! Любой суд признал бы его невменяемым и оправдал бы. Но мы просто не имели права оставлять его в живых: он был создателем инфинитайзера и единственным носителем информации по его устройству. Ты упустил его на Р66, когда существовал всего один аппарат; результатами стали этот завод, КОЗ и все то, что мы на данный момент имеем. Но теперь я, надеюсь, поставил в этом деле точку.

— Если только где-то тут не прячется еще парочка святейшеств, — раздался насмешливый голос от двери, через которую несколько минут назад входил Рунге (вот уже дважды). Я бы не удивился, вновь увидев его на пороге — думаю, что и Алекс тоже; не сомневаюсь, что он готов был прикончить и третьего Рунге, а окажись, что весь здешний персонал состоит из одних только Рунге, он бы не успокоился, пока не уложил бы их тут штабелями. Кажется, Рунге, кем бы они ни были, тоже это понимали, по крайней мере, больше не показывались.

На пороге пресловутой двери стоял Лосев. Наш бессмертный, в очередной раз героически погибший генерал оказался поистине неубиваем — даже вместе с планетой. Конечно, Рунге, удирая оттуда, мог захватить его с собой на всякий случай, в целях дальнейшего шантажа. Но почему же тогда он этим не воспользовался? Даже словом не упомянул о генерале, а добровольно, выходит, впустил нас сюда и вышел к нам один, совершенно беззащитный… Я понял, что оставленный в живых Лосев как раз и мог являться доказательством его доброй воли.

— Ты, конечно, опять подозреваешь меня в сговоре с врагом, — произнес генерал, останавливаясь в нескольких шагах напротив Гора.

Вместо ответа Гор перешагнул через неподвижное тело Рунге и обнял генерала. Я не рассчитывал на дружеские жесты со стороны Лосева, но он кивнул мне и протянул руку. Мы обменялись рукопожатием. Потом еще раз молча огляделись.

— Здесь еще кто-нибудь был, кроме этих? — спросил Гор.

— Я ничего тут толком не видел, потому что сразу же потерял сознание, — признался генерал. — Очнулся только что, в той комнатушке. Там, кроме кушетки, ничего нет.

— Вероятно, клон заправлял здесь в его отсутствие, — озабоченно предположил Гор, — и все же надо проверить…

Бесспорно, прежде чем покидать завод, нам следовало убедиться, что в его закоулках больше никто не прячется — будь то очередные Рунге или его адепты.

Но с последней фразой Алекса в огромном помещении вдруг полностью погас свет. А сразу вслед затем я ощутил пустоту под ложечкой — состояние “прыжка”…

* * *

Хоть Крапива и был обременен ответственностью за судьбу Президента, с уходом начальства он оказался практически без дела; драбантам было велено отдыхать, а профессора и без него знали, где у них какие мензурки и в какую часть президентского тела чего колоть. Крапиве оставалось сидеть в рубке в ожидании возвращения советника с Краем. Здесь же коротала время Жен, и Грабер, позабытый за ненадобностью, занял одно из двух временно освободившихся мест.

Когда появился взволнованный сержант с докладом о том, что господин Вечный Президент пришел в себя и смотрит вместе с драбантами мультфильмы, Крапива настолько растерялся, что, ринувшись в кают-компанию наперегонки с Жен, оставил арестованного одного в рубке. Впрочем, корабль слушался одного лишь Края, так что это упущение было простительно взволнованному офицеру.

Президент, и вправду очнувшийся от летаргии, был неузнаваем — не только потому, что выглядел теперь вдвое моложе, но и вследствие некоего непередаваемого внутреннего света, озарявшего все его существо и никогда ему раньше не присущего. Помолодевший и счастливый, одетый в какой-то немыслимый салатовый халат, господин Вечный Президент сидел перед телевизором в компании солдат, беззаботно смеясь вместе с ними. Заверив почтительно обратившегося к нему Крапиву, что он абсолютно ни в чем не нуждается, Президент лишил его тем самым возможности хоть как-то позаботиться о своей персоне: нельзя же выдать его высокопревосходительству распоряжение удалиться к себе, чтобы там, не роняя достоинства, одеться как подобает и чего-нибудь вкусить. Лишь Жен осмелилась предложить властителю тапки и, испросив разрешения, подсоединила к его руке портативный диагност. Видя, что и профессора оказались бессильны сколько-нибудь повлиять на ситуацию, Крапива велел им, а также своему сержанту не отходить от главы ни на шаг и выполнять все его требования, а сам не нашел ничего лучшего, как вернуться в рубку.

— Ну что, излечили? — осведомился Грабер, не скрывая своей заинтересованности здоровьем Самого.

— А черт его знает, — ответил Крапива, слишком озабоченный случившимся, чтобы поставить арестованного на место, вместо этого поделившись: — С виду вроде бы да. Но будь я проклят, если это наш прежний Президент. — У него, грешным делом, даже закралась мысль о подмене, самого его ужаснувшая.