Метро 2033. На краю пропасти - Юрий Харитонов

На заднем сиденье большой кабины разыгрывалась драма.

– Не давай ей заснуть! – сказал Игорь Ольге, сидящей в изголовье. – Говори с ней! О чем угодно! Пусть она отвечает!

– Лида! Лидочка, миленькая! Не засыпай! Только не засыпай! Расскажи что-нибудь! О вас с Джорджиком, например… – послушно говорила девушка, обхватив голову ладонями и заливаясь слезами, сквозь которые она с трудом понимала, что делает Игорь. Он рвал одежду в тех местах, куда попали пули. Пинцетом извлекал их, зашивал, прикладывал к ранам серый мох, заматывал тряпками. Лида тем временем кричала от боли. Взгляд помутнел, а на лбу выступали огромные капли пота, который тут же и скатывался струйками вниз под мерное покачивание автомобиля. Губы женщины двигались, и она постоянно что-то шептала:

– У Марьи Ивановны… три внучки… сиротки… Ох, страшно! Как баба одна… ростить-тоть будет? Эх… и не пожила ведь… Совсем. Любви не испы… Жорка… Ангелы черные… говорят со мной. Шепчут. Не подходите, ироды!

Игорь тем временем занимался третьей по счету раной. Он понимал, что болевой шок может лишить сознания женщину в любой момент, но ничего другого не оставалось: кровь надо было срочно остановить. Кожа от потери крови слишком быстро бледнела, а бред женщины становился все более бессвязным. Наконец, лекарь вытянул пулю, отшвырнул ее и начал было зашивать рану, как вдруг Ольга завыла на одной ноте: Лида закатила глаза и захрипела. Грудь опустилась последний раз, и… все. Лекарь быстро приложил пальцы к шее – пульса не было. Он схватил иголку ивановского шершня, которую подготовил заранее, царапнул кожу на месте артерии, чтобы яд быстрее попал в кровь, и начал делать непрямой массаж сердца. Минуту, пять, десять… но это не помогало.

Тогда вымазанный в крови Игорь бессильно откинулся назад и посмотрел на глядящую на него с надеждой Ольгу.

– Слишком много крови она потеряла, – покачал Потемкин головой и закрыл глаза, слушая, как Ольга всхлипывает, а потом не может удержать скопившиеся в груди эмоции и ревет в полный голос.

– Ну почему?! – закричала вдруг она сквозь рыдания. – Почему ты не спас ее?! Ты же лекарь! Она же… она же… – и девушка не нашла слов, чтобы продолжить. Горечь поглотила ее целиком, в одно мгновение авторитет Игоря уменьшился, из сказочного принца, почти бога, он стал реальным и почти обычным человеком. Как же трудно верить в сказки, еще труднее – поддерживать веру в сказки, хоть как-то украшающие мрачный мир. И Ольга предалась горю в полной мере, погрузилась в него и позволила себе выплакаться, как никогда не позволяла ранее. Ни во время убийства отцом матери с братьями, ни потом – во время скотской жизни в подвале избы.

Игорь бессильно и устало перелез на переднее сиденье. У него не было желания оправдываться перед Ольгой. Она должна почувствовать всю хрупкость жизни, осознать, что один миг может унести душу в вечность. И нет на свете волшебников, чтобы бороться со смертью, когда именно она правит миром. Мир девушки после освобождения из лап насильника-отца стал огромным, изменился, расширился, обрел краски, но и принес новые чувства, ощущения и понимание смерти. Пусть знает, как смерть жестока. Она не оповещает, она сама выбирает время, место и человека. И если сделала это, то вердикт окончательный.

– Справляешься? – спросил Игорь Яра. Тот молча кивнул. Крутить руль и жать на педаль несложно, когда Игорь уже включил нужную передачу.

Юноша думал о своем. О той свободе, о которой мечтал, когда жил в Юрьеве, когда пытался убежать от жителей, не выносящих непохожего на них Ярослава. Вырвался из стен, освободился, но жизнь почему-то не изменилась. Ему все так же приходится убегать, опасаться людей, их ненависти, отвращения и злобы на всякого, кто смог приспособиться к новому миру, где остальные умирают.

И чувствует он себя нормально только с Игорем, Ольгой и… Как же быстро уходят люди, которым все равно, что у Яра на голове вместо волос роговые наросты, которые не считают его какой-то странной тварью. Вот и Лида покинула их. Защищала друзей, по-другому назвать ее подвиг невозможно. Была с ними до конца. И ведь на самом деле так: Яр чувствовал, что нечто более крепкое, чем просто побег от окружающей действительности, держит группу вместе. И возможность вырваться за ворота лишь сблизила друзей. Они не разбежались в разные стороны, не попрятались по маленьким деревенькам, как крысы, не бросили друг друга, а вместе пошли к неведомой цели, призрачной угрозой маячившей впереди, об опасности которой знает только Игорь. А знает ли он про Яра? Конечно же, знает! Иначе не приказал бы нести раненую Лиду юноше. Он определенно наблюдает за Яросом и понимает, что его сила выросла, позволила взвалить на себя тяжелую и толстую женщину хрупкому на вид восемнадцатилетнему пацану, с легкостью пронести несколько метров, спустить со второго этажа и втащить в кабину «КамАЗа».

– Что дальше? – спросил Яр лекаря. Дорога петляла по лесу, словно река в поле. Снег кружился, заметая серый асфальт и траву.

– Сейчас налево, – ответил Игорь, указывая вперед.

Дорога внезапно выровнялась, и Яр увидел впереди развилку, вернее, еле заметную проселочную дорогу, скрывающуюся в лесу. Напротив перекрестка в канаве у дороги громоздился перевернутый длинный автомобиль. Если б не ржавчина, съевшая краску, автомобиль был бы зеленого цвета, а сейчас гигант, удобно устроившийся на боку, выглядел грязно и неопрятно, словно давно не мылся и забросил себя, махнул рукой – а, все равно людей рядом нет, чтобы помочь… Он постепенно покрывался снегом.

– «С-400», – тихо проговорил Игорь, пока Яр поворачивал автомобиль на грунтовую дорогу. – Сила и мощь России. И почему они нас не спасли?

– А что это? – удивленно спросил Яр. Он, как и любой, рожденный после Трындеца, не мог знать, для чего нужны были эти громадные машины с огромными то ли трубами, то ли цистернами на прицепе.

– Ракеты-перехватчики, способные уничтожить ядерные ракеты еще на подлете. Но, видимо, у врагов было и другое оружие. Странно все это… Оборона у страны была мощная, но, тем не менее, не справилась. И что случилось на самом деле – уже никто не расскажет. Простым людям все равно, почему на них падают ракеты. Счет идет на секунды: о жизни думают, а не о том, кто виноват, почему не отбились, как жить дальше. А уж после, когда долгими неделями ищешь кусок хлеба в дымящихся руинах торгового центра или остатки медикаментов в больницах, превратившихся в психушки, где у всех пациентов разом съехала крыша… Ведь не только то ужасно, что на тебя летит ракета, а еще и то, что после нее остается. И это не радиоактивный кратер, хотя и он тоже… Это безумие и вражда, всех со всеми… Когда люди будут драться насмерть из-за куска того же хлеба, или из-за бинта, антибиотика, баночки с зеленкой, или из-за женщины… Вот, что остается после ракет. Радиация исчезнет со временем, а человек, вернувшийся в каменный век, будет радоваться примитивной жизни, пользоваться правом сильного и потеряет всю цивилизованность, накопленную тысячелетиями… И даже не вспомнит, как жил в огромных домах, ел по три и более раз в день, любил, развлекался, творил… Да! Творил! И где это все сейчас? В зад…

– тихо говорила Ольга сквозь негромкие рыдания, словно некую эпитафию Лиде, будто гимн своей невыразимой печали.