К югу от Явы - Алистер Маклин

Кисеки резко повернулся к мэру с искаженным от гнева лицом, сообразив, что его поймали на удочку, и стал кричать мэру что-то непонятное, но сразу замолчал, когда Маккиннон с силой ударил его по уху.

— Не будьте болваном, полковник, — устало сказал Николсон. — И не старайтесь относиться ко мне как к несмышленышу. Кто когда-либо слышал о командире воинской части, особенно в таком горячем районе, как этот, — а он обязательно должен быть таковым, — кто, повторяю, слышал, чтобы он держал свой центр связи в полутора километрах от себя? Совершенно очевидно, что передатчик находится здесь, и совершенно очевидно, что понадобится целая ночь, чтобы заставить вас говорить. Однако сомневаюсь, что мэр желает принести такие большие жертвы ради вашей драгоценной сферы совместного процветания. — Он снова обратился к испуганному штатскому: — Я спешу. Где он?

— Я ничего не скажу. — Рот мэра был искривлен страхом, как и тогда, когда он молчал. — Вы не заставите меня говорить.

— Не обманывайтесь на свой счет. — Николсон взглянул на Маккиннона. — Немного выкрутите ему руку, ладно, боцман?

Маккиннон выполнил приказ. Мэр завизжал больше от страха, чем от настоящей боли. Маккиннон слегка ослабил захват.

— Ну?..

— Я не знаю, о чем вы спрашиваете.

На этот раз Маккиннону не надо было приказывать. Он рывком поднял правую руку мэра вверх так, что запястье оказалось на уровне лопатки. Мэр завизжал, как свинья под ножом.

— Возможно, наверху? — небрежно подсказал Николсон.

— Да, наверху. — Мэр всхлипывал от боли и от страха, главным образом от страха. — На крыше. Моя рука! Вы сломали мне руку...

— Заканчивайте связывать его, боцман. — Николсон с отвращением отвернулся. — Ладно, полковник, проводите нас туда.

— Мой храбрый друг может докончить начатое, — бросил Кисеки. Он стиснул зубы, и лицо его явно выражало то, с чем встретился бы мэр, доведись им оказаться в иной обстановке. — Он может вам показать, где находится передатчик.

— Несомненно. Но я бы предпочел пройтись с вами. Кто-то из ваших людей может оказаться поблизости, да еще с автоматом. Я совершенно уверен, что они без колебания застрелят мэра и меня, наделав в нас множество дырок. А вот вы будете для меня надежной страховкой. — Николсон переложил винтовку в левую руку, вынул из-за пояса один из револьверов и снял его с предохранителя. — Я спешу, полковник. Пойдемте.

Через пять минут они вернулись обратно. Передатчик теперь представлял груду обломков, спутанных проводов и разбитых ламп. Они никого не встретили, когда шли туда и обратно. Крики мэра не привлекли ничьего внимания. Возможно, потому, что двери были закрыты, но скорее оттого, как подозревал Николсон, что охрана давно привыкла к подобным звукам, доносящимся из комнат полковника Кисеки.

За время отсутствия Николсона Маккиннон не терял времени даром. Укутанный одеялами капитан Файндхорн с испуганным Питером на руках удобно лежал на носилках, стоявших на полу. У каждой из четырех ручек носилок находилось по японскому солдату. При более внимательном взгляде можно было убедиться, что у них не оставалось иного выбора: боцман надежно привязал их руки к ручкам носилок.

Мэра и заместителя Кисеки связали короткой веревкой за локти. Жертва Телака, солдат, все еще валялся на полу, и Николсон предполагал, что тот пробудет в подобном положении довольно долго. Шестого солдата нигде не было видно.

— Замечательно, боцман, — одобрил Николсон, осматриваясь вокруг. — А где наш отсутствующий приятель?

— Он не отсутствует, сэр. Он в гардеробной. — Не обращая внимания на протестующие вскрики Кисеки, Маккиннон стал прикручивать полковника к левому локтю мэра. — Довольно трудно было закрыть дверь гардеробной, сэр, но мне это удалось.

— Отлично! — Николсон быстро огляделся вокруг напоследок. — Тогда нет смысла ждать дольше. Отправляемся в путь.

— Куда мы идем? — Кисеки широко расставил ноги и наклонил к плечу свою мощную голову. — Куда вы нас ведете?

— Телак сообщил мне, что у вас имеется личный катер, самый лучший и быстрый на сто миль в округе по побережью. Мы пройдем через Зондский пролив и окажемся в Индийском океане задолго до рассвета.

— Что?! — Лицо Кисеки исказилось от ярости. — Вы хотите забрать мой катер? У вас это никогда не получится, англичанин! — Он замолчал, потому что ему в голову пришла еще более ужасная мысль, и бросился на паркетный пол, увлекая за собой двух связанных с ним и лягаясь ногами в сторону Николсона. — Вы забираете меня с собой, черт возьми! Вы забираете меня с собой!

— Конечно. А что вы еще думали? — холодно подтвердил Николсон.

Он отступил на два шага назад, чтобы полковник Кисеки не мог его лягнуть, и не слишком вежливо ткнул дулом винтовки под ребра Кисеки. У того перехватило дыхание, и он скорчился.

— Вы будете гарантией нашего безопасного прохода по проливу. Мы были бы просто сумасшедшими, если бы решили оставить вас здесь.

— Я не пойду, — с трудом выдохнул Кисеки. — Я не пойду. Можете меня убить, но я не пойду. Концлагерь! Пленник англичан! Никогда, никогда, никогда! Вам придется сначала меня убить.

— Это необязательно. Мы можем вас связать, засунуть в рот кляп и положить на носилки, если возникнет такая необходимость, — Он кивнул на двери гардеробной. — Там найдется достаточно рабочей силы. Но это только осложнит ситуацию. Вы можете отправиться на своих ногах, или вас понесут на носилках с дырками от пуль в бедрах — для общего успокоения.

Кисеки взглянул на безжалостное лицо Николсона и сделал выбор — пошел на своих ногах.

По пути к пристани они не встретили ни одного японского солдата. Ночь была безветренной, но шел сильный затяжной дождь, и улицы Бантука были пусты. Наконец-то удача улыбнулась им.

Вэнниер и остальные уже находились на борту катера. Там оказался всего один часовой, а люди Телака были бесшумны, как ночь. Ван Оффена уложили спать внизу на койке, а Уолтерс как раз собирался начать радиопередачу. Катер длиной тринадцать метров и шириной четыре метра блестел и сиял, даже несмотря на дождь и темноту, и был готов к немедленному отплытию.

Уиллоуби занял машинное отделение и чуть не сошел с ума от радости при виде двух больших дизелей в безупречном состоянии. Гордон и Эванс загрузили дополнительно полдюжины бочек с горючим на кормовую палубу. А Маккиннон и Вэнниер уже успели обойти все наиболее крупные суда, стоящие за волнорезом, проверили радиопередатчики и расколошматили магнето еще одного находящегося в гавани крупного катера.

Ровно в десять часов вечера, тихо урча двигателем, они вышли в море, гладкое, словно мельничный пруд. Николсон просил Телака сопровождать их, но тот отказался, сказав, что его место там, где его народ. Уходя с катера, он лишь однажды оглянулся, и Николсон знал, что они больше никогда не встретятся.

Когда судно двинулось в темноту, четыре японских солдата, все еще привязанные к носилкам, заметались по исчезающей из виду пристани, что-то крича высокими пронзительными голосами. Но их голоса внезапно утонули в реве двойного двигателя, когда катер обогнул волнорез и на максимальной скорости устремился на юго-запад, по направлению к западному мысу острова Ява и далее к Тиморскому морю.