Испанский гамбит - Стивен Хантер

И он протянул Флорри какую-то бумагу.

– Боже праведный! – воскликнул тот.

– Бедняга Дайлс носил это на сердце. В известном смысле для него было бы лучше носить Библию.

Разрешение на свободное передвижение по территории республиканской Испании было залито кровью. Воспользоваться им было невозможно.

– Проклятье, – простонал Флорри, – ни хрена не выйдет. Может, попытаемся сблефовать как-нибудь.

– Не пройдет. С какими-нибудь любителями, может, и получилось бы, но тут нам придется иметь дело с германскими профессионалами. Я их повидал. Лето тридцать третьего я провел в Германии и насмотрелся, чего стоят Гитлер и его банда. Должен признать, что они далеко не дураки.

– В таком случае мы…

– Роберт, лучше послушай умницу Джулиана. Англичанам, конечно, необходим пропуск для того, чтобы подойти к мосту, и на этом обстоятельстве планировалась наша миссия. Но немцам? Зачем он двум немецким офицерам? Да они могут хоть писать на этот мост, если захотят.

– Но мы же не немцы.

– Почему бы и нет? Вонючка, согласись, я говорю как прирожденный немец и даже немного смахиваю на него со своими белокурыми локонами и такими ужасно голубыми глазами. А ты можешь сойти за баварца, они чуть погрубее и потемнее.

– Но я плохо говорю по-немецки.

– Понимать понимаешь?

– Да. Я ведь много читал на немецком. Но бумаги! Нам ведь потребуются документы и мундиры! Как мы сумеем изменить весь план в самую последнюю минуту?

– Роберт, выслушай меня. Сейчас почти час. Через полчаса я должен встретиться в турецких банях – это в двух шагах отсюда – с одним парнем, ну, повеселиться, словом. Это тот самый, молодой красивый обер-лейтенант, с которым я болтал в парке. Мы узнаем друг друга, сам понимаешь. И думаю, мы с тобой найдем способ убедить его одолжить нам что-нибудь из одежды.

Флорри подумал минуту, посмотрел на Джулиана.

– В конце концов, альтернатива имеется?

– Нет. Это лучший вариант.

Может, он нацист? Или всего лишь глупый младший офицеришка? Флорри пытался убедить себя в первом. Он преследует евреев, истязает невинных, сжигает книги, носит сапоги, участвует в факельных шествиях и во всех остальных мерзких фашистских представлениях. Но было страшно трудно притворяться перед собой, видя немца во плоти, довольно увесистой, кстати, чуть ли не женских очертаний, с веснушками на белой заднице, мягкой и бесформенной. Какую громадную роль играет форма: в обнаженном теле есть такая беззащитность, которая делает почти невозможным всякое над ним насилие.

До него доносилось негромкое журчание их беседы. Флорри было очень жарко, пар и все такое, хоть он находился не в самой парилке, а снаружи, войдя в помещение бань после немецкого офицера. Взглянул на часы. Он смертельно устал, а завтрашний, такой трудный день уже наваливается на него.

– Да, – разглагольствовал Джулиан на немецком, – мне доводилось часто бывать в Дрездене. Чудесный фарфор и архитектура старого города – все эти пряничные домики – такая вся упорядоченная. Конечно, это было до прихода к власти Гитлера. Возможно, сейчас все изменилось, кругом многоэтажная застройка и заводы.

Двое мужчин, обернув бедра полотенцами, сидели в парилке.

– Нет, Карл, – вступился офицер за свой родной город. – В Дрездене и по сю пору все остается как было. Город из сказки. Такое можно увидеть лишь во сне. Очаровательное место. Мы с мамочкой были так счастливы там.

– Понятно. Приятно сознавать, что есть на земле вещи, которые не меняются.

– Так же приятно найти человека, которому можно довериться, – подхватил второй из собеседников. – У тебя такие красивые глаза. Они неяркие и такие нежные.

– Благодарю, – сказал Джулиан. – Даже странно, как может не хватать простого человеческого контакта и прикосновения. Сочувствия и нежности.

– Да-да. Чего-то более глубокого, чем просто дружба.

Флорри набрал в грудь побольше воздуха, вытащил Джулианов револьвер и приготовился разыграть последний акт драмы.

Он ворвался к ним, в эти облака густого пара, и, размахивая оружием, стал орать как ненормальный:

– Внимание! Внимание! Вы арестованы! Гестапо. Не двигаться. Стоять на месте!

И направил револьвер в голову молодого человека.

– По тебе Дахау плачет, liebchen![92]Грязный извращенец! – Это уже кричал Джулиан, вскакивая с места и придерживая полотенце на скользком от пота теле. – Узнаешь там, чего ждет великий рейх от своей молодежи!

Несчастный разрыдался. Он не оказывал ни малейшего сопротивления, как будто случилось то неизбежное, чего в глубине души он всегда боялся. Они вывели его из парилки и привели в гардероб. Джулиан, быстро одеваясь, продолжал громоздить обвинения в моральном падении.

– Свинья! Армия посылает их сюда, чтобы научить искусству войны, приобрести ценный опыт самому и, наконец, показать всему миру, чего стоит немецкая молодежь. А такие, как ты, проводят время, только и ища себе сожителя. Да KZ[93]для тебя еще слишком хорош.

– Пожалуйста, – молил юноша, – господин офицер, дайте мне возможность покончить с собой. Я знаю, я такой слабый, но я вас не подведу. Дайте мне ваш револьвер, и я покончу с этим делом. Только прошу, сообщите моим родителям, что я пал смертью храбрых на поле боя.

– Смерть героя не для таких, как ты, свинья.

Юноша пополз в туалет, и там его начало рвать. Флорри показалось, что Джулиан слишком уж на него наседает. Несчастный вытер полотенцем с лица следы рвоты, мерзкий запах пота и газов из кишечника наполнял помещение вместе с паром. Толстый немец представлял собой тошнотворное зрелище, и во Флорри шевельнулось сострадание. Джулиан же продолжал бушевать с устрашающей силой, будто в гневе выплескивая ненависть к собственному пороку.

– Ты недостоин носить эту форму, – надрывался он. И сгреб ее в одну кучу.

– Пожалуйста господин офицер, прошу вас, не делайте этого. Не делайте этого со мной.

– Ты нагишом – как того и заслуживаешь – отправишься сейчас в караульню, где и останешься вместе с ворами, сводниками и коммунистами до дальнейших распоряжений. Понятно?

– Д-да, господин офицер.

Джулиан повернулся к Флорри.

– Вы заказали автомобиль из штаба?

– Так точно, господин штурмбанфюрер. Он уже выехал. Но с вами хотел переговорить господин обер-лейтенант фон Манхайм.

– Этот дурак! – выругался Джулиан. – Полагаю, господин обер-лейтенант, что без одежды вы так тут и останетесь.

Тот только рыдал в свое полотенце.