Продавцы невозможного - Вадим Панов

– Устал?

– Есть немного, – признался Максимилиан. И тут же поинтересовался: – Как твоя голова?

– Чертовски болит.

– Таблетки помогают?

– Если лопать горстями. – Грязнов улыбнулся: – Ты ведь не просто так спрашиваешь?

– У меня тоже начинаются боли, – нехотя ответил Кауфман. И прикоснулся указательным пальцем к виску: – Тут.

– Это время, брат. Даже взятое взаймы, оно убивает.

– Да уж, долгов мы наделали… – Мертвый решился: протянул руку и сжал Кириллу плечо. – Я тоже рад тебя видеть, брат. – Выдержал паузу. – Я скучал.

Максимальное проявление чувств Максимилиана.

– Я до сих пор не понял, наказание это или награда, – тихо произнес Кирилл.

– Судьба.

Мертвый убрал руку, отошел, встал вполоборота.

Сначала Грязнов решил, что эмоциональная часть встречи окончена, однако тон, которым Кауфман задал следующий вопрос, показал, что им все еще владеют чувства, а не разум:

– Как наша девочка?

Тон вызвал бы шок у любого, мало-мальски знающего Мертвого: в трех словах и нежность, и забота, и немного грусти. Таким тоном говорит отец, вынужденно разлученный с любимой дочерью. Или монстр, не смеющий приблизиться к предмету обожания.

– Она растет, – ответил Кирилл. – Крепнет. Взрослеет.

– Красавица.

– И умница.

– У нее есть мужчина?

– Ей нравится Рус.

– Хороший мальчик, – одобрил Мертвый. – Он ей подходит.

– Но выбрал Матильду, – вздохнул Кирилл. – У них получилась замечательная пара.

– Матильда не должна была мешать, – холодно бросил Кауфман.

– Потом я понял, что альянс с этим «хорошим мальчиком» стал бы ошибкой, – продолжил Грязнов, не обратив никакого внимания на замечание Мертвого.

– Матильда не должна была мешать, – упрямо повторил Кауфман.

Он злился – кто-то посмел перейти дорогу его девочке!

– Патриции нужен крестоносец, а не пацифист. – Кирилл усмехнулся: – Это ты в состоянии понять?

Несколько секунд Мертвый недоуменно таращился на Грязнова, потом опомнился, догадался:

– У тебя есть кандидатура!

– Я почти уверен, что этот вариант – наилучший.

– Я с ним поговорю и сам скажу, наилучший или нет.

– С кем?

Кауфман растянул губы в улыбке:

– Я знаю, с кем. Не забывай, что я – это ты.

– Нет, ты и я – это он.

– Зануда.

– Говорю как есть.

– Да кого волнует, как есть? Я знаю, о ком ты говоришь, и я с ним пообщаюсь. Дело важное, нельзя полагаться только на твое мнение.

Мертвый, озабоченный личными делами Патриции, выглядел настолько необычно, что пытающийся скрыть улыбку Кирилл едва не откусил край бокала.

– Не напугай мальчика.

– Если испугается, он нам не подойдет.

У самого подъезда блестел в электрическом свете длинный «Мерседес Мао». Швейцар предупредительно распахнул дверцу, умело помог Патриции нырнуть в лимузин, обежал машину и повторил операцию для Кирилла. Получил заработанные чаевые и поклоном проводил отъезжающих гостей. Тут же занялся следующими – верхолазы в «Березу» не каждый день съезжаются, суетись – и раут принесет месячное жалованье. Швейцар точно знал, что нужно делать.

А вот Грязнов выглядел потерянным. Отвернулся к окну и молчал, бездумно рассматривая ночные улицы. Пэт не мешала, поняла, что не время, уткнулась в коммуникатор, просматривая новости, и лишь рядом с домом, когда водитель начал притормаживать, прижимаясь к тротуару, негромко спросила:

– Трудно встречаться с самим собой раз в несколько лет?

– Не трудно, – не поворачиваясь, ответил Кирилл. – Тоскливо, и… – Он вздохнул. – Спасибо, что понимаешь… Я знаю, как трудно было понять, что он и я…

Девушка положила ладонь на его руку и тихо произнесла:

– Ты – мой отец. Если я тебя не пойму, если я не сделаю для тебя все, что могу, то кто?

«Все, что могу…» Без раздумий. Наступая на горло собственным чувствам. Доверяя и принимая каждое слово. На том простом основании, что он – ее отец, что ее жизнь – его дар, что она – любит. Она никогда не скажет ему «нет». Ни за что не скажет.

Лимузин остановился, но Грязнов не спешил покинуть салон. Он долго, очень долго смотрел на дочь, а после медленно повторил:

– Спасибо.

* * *

Территория: Европейский Исламский Союз

Штутгарт, Баварский султанат

Клуб «Золотой запас»

Серьезные люди тянутся друг к другу

Бойня, что учинил Алоиз, привела к предсказуемым результатам – в гангстерском мире Баварского султаната воцарился хаос.

Оставшиеся в живых люди Малика сначала затаились. Атаковать наглого наемника сразу не решились, а спустя несколько дней, когда увидели, что на восток султаната Хан не лезет, занялись дележом империи Путника, разумно рассудив, что Алоиз и так никуда не денется, а вот оставшийся без хозяина пирог растащат за милую душу. Бывшие соратники активно истребляли друг друга, новостные ленты пестрели сообщениями о сражениях, и у Хана появилась возможность упрочить позиции в бывших владениях Живоглота.

Даже не упрочить – окончательно утвердить свое положение безоговорочного лидера. «Камрады», число которых необъяснимым образом росло по мере необходимости, рассеялись по западным провинциям, одним своим видом убеждая пушеров работать через Штутгарт. Киприот активно восстанавливал старые связи, договаривался с крупными поставщиками и производителями, обещал, доказывал, убеждал. Колеса завертелись, обороты росли на глазах, и для полного успеха не хватало лишь «синдина». Однако и Хан, и Заза понимали, что рано или поздно он у них появится. Живоглот и Путник ушли в историю, на востоке междоусобица, на западе – Хан. Производители «синдина» терпят убытки, а потому обязательно придут к тому, за кем сила.

– Ты уверен, что это тот человек, которого мы ждем? – негромко спросил Шмейхель, наклоняясь к «раллеру».

– С вероятностью девяносто процентов.

На экране компьютера – среднего роста плечистый мужчина, стоящий в холле «Золотого запаса». Серый плащ почти до пят, лицо скрывает наномаска. Чуть позади – два крупногабаритных телохранителя. Случайных людей в холле нет, кроме гостей – четыре «камрада». Замерли в ожидании, оружие не демонстрируют. Появление, судя по всему, стало для них неожиданностью.

– Все поставщики, что приезжали к Хану до сих пор, или показывали физиономии сразу, или снимали маски, входя в клуб, – произнес машинист. – А их телохранители никогда не проходили дальше холла.