Застигнутые революцией. Живые голоса очевидцев - Хелен Раппапорт

Гарольд Уильямс наблюдал «бесконечные колонны», проходившие по Троицкому мосту. «Я не заметил особого энтузиазма, – вспоминал он. – Большинство солдат выглядели довольно уставшими и вялыми, и ни один из них не мог вразумительно объяснить, зачем они идут на демонстрацию»{701}. Когда эта толпа проходила мимо британского посольства, как вспоминала леди Джорджина Бьюкенен, «грубо выглядевшие мужики с винтовками подошли к окнам и велели нам закрыть их». Таким образом, семья Бьюкененов была вынуждена весь день «сидеть в закрытых помещениях, умирая от жары», при этом сэр Бьюкенен отклонил предложение Временного правительства предоставить им безопасное убежище{702}. Мэриэл Бьюкенен видела, как «три тысячи ужасных Кронштадтских матросов» шли к Марсовому полю, направляясь на Невский. «Глядя на них, каждый невольно задавался вопросом, какой была бы судьба Петрограда, если бы город отдали на милость этим жестоким негодяям с небритыми лицами и небрежной походкой»{703}.

Около двух часов дня на Невском начались ожесточенные перестрелки, после того как матросы «захватили пулеметы и прошили очередями весь проспект, убив и ранив более ста совершенно невинных гражданских лиц». К этому времени Невский весь «почернел от заполнивших его людей», низкий несмолкавший гул тысяч тяжелых шагов переплетался с ружейными выстрелами и пулеметными очередями{704}. Бесси Битти тоже находилась там, в ужасе наблюдая за происходившим и задаваясь вопросом, неужели сбывается то самое, передававшееся лихорадочным шепотом пророчество, которое она не раз уже слышала здесь: «Улицы Петрограда наполнятся реками крови»{705}. К вечеру ситуация еще больше обострилась. Как записал в своем дневнике Дж. Батлер Райт, около американского посольства на Фурштатской улице «бродила крайне опасная толпа, какую мне когда-либо доводилось видеть: полупьяные матросы, взбунтовавшиеся солдаты и гражданские с оружием; они шатались по нашей улице, угрожая людям в окна, и, не скрываясь, пили прямо из бутылок»{706}.

Лейтон Роджерс и его коллега, выпускник Принстонского университета Фред Сайкс, допоздна засиделись за работой в Петроградском филиале Государственного муниципального банка Нью-Йорка, когда внезапно снаружи раздался грохот лошадиных копыт. Они «выглянули с балкона и увидели проскакавший мимо галопом отряд казаков численностью около двухсот человек с тремя легкими полевыми пушками; их возглавляли офицеры, выкрикивавшие команды и размахивающие шашками»{707}. Это было захватывающее зрелище, однако американцы понимали, что уж если правительство вызвало на помощь казаков[83], значит, проблема была серьезной. Они решили отправиться домой, «пока еще можно было добраться». Над головой сгустились темные грозовые тучи, собирался дождь. Они забеспокоились за судьбу драгоценных трех килограммов сахара, которые им только что удалось получить в банке от русского повара: сахар был в бумажном пакете и мог размокнуть под дождем. Ради безопасности они решили направиться домой через открытое Марсово поле, «где мы могли видеть все, что происходит». Однако едва они прошли пятьдесят метров, как вдруг услышали треск ружейных выстрелов, и «несколько пуль прожужжали над нашими головами; затем в воздухе раздался залп, и нас обдало пылью».

Там, где они оказались, вместе со своим драгоценным пакетом сахара, укрыться можно было лишь «за временной оградой вокруг братской могилы героев революции». После очередного залпа они стремглав бросились туда, причем «Фред держал пакет сахара перед собой, словно мы гнались за ним». «Бах!» – раздался выстрел одного из полевых орудий за Летним садом, и мы плюхнулись в пыль за оградой. Фред по-прежнему берег сахар, как бриллианты. В конце концов им удалось выбраться из своего убежища рядом с могилой, после того как над их головой прогремел гром и начался дождь. Они благополучно добрались домой (вместе с сахаром), отметив, насколько быстро дождь очищал улицы от людей. «Интересно, может быть, один или два шланга с водой в этих уличных стычках будут более эффективными, чем потоки свинца», – размышлял Роджерс немного погодя в своем дневнике{708}.

В британском посольстве все были на ужине, когда вбежавший привратник сообщил им, что через близлежащую площадь Суворова на Дворцовой набережной скачут казаки. Сотрудники посольства бросились к большим окнам в кабинете сэра Джорджа, выходившим на площадь, и увидели, как через площадь и по набережной, по обеим ее сторонам, бежала толпа кронштадтских матросов, а «за ними, взметая облако пыли на Марсовом поле, мчались казаки; некоторые из них стояли в стременах, стреляя по бегущим, другие размахивали шашками или пригнулись в седлах, держа наизготовку длинные пики»{709}. Как только они скрылись с глаз, раздался оглушительный залп, а затем громкий звук выстрела пушки, и «спустя мгновение мимо промчались три или четыре лошади без всадников». Судя по всему, отряд казаков, который Роджерс и Сайкс видели на набережной, наткнулся на засаду демонстрантов возле Литейного моста и «галопом проследовал на Литейный проспект», где был встречен большевиками на импровизированной баррикаде. На ней были установлены пулеметы, и казаков стали поливать свинцом. Бесси Битти, оказавшаяся там, в ужасе наблюдала, как казаки «резко повернули лошадей в попытке ускакать, но полдюжины из них были скошены пулеметными очередями»{710}. Перепуганные лошади без всадников галопом понеслись вниз по улице.

Фил Джордан в это время спешил с соседней Фурштатской улицы и тоже видел эту сцену, после чего он взволнованно написал госпоже Фрэнсис в Сент-Луис: «Ужасный бой между казаками и солдатами буквально в квартале от посольства. Казаки, как вы знаете, всегда сражаются верхом. Они атаковали солдат, стоявших посреди улицы с пулеметами и пушками. Это была бойня! Через 30 минут боя [я] насчитал в половине квартала 28 мертвых лошадей. Когда казаки пошли вперед, солдаты стали стрелять из пулеметов, и вы бы только видели, как повсюду падали люди и лошади!»{711}

Через полчаса, когда американский посол Дэвид Фрэнсис под проливным дождем посетил место боя, «вся улица была, в буквальном смысле этого слова, обагрена кровью», «тела были разбросаны по четырем кварталам». Луи де Робьен позже тем вечером также отважился выйти из своего посольства – и увидел «душераздирающую сцену»: «мертвые лошади, тугие шкуры которых блестели от только что прошедшего ливня, лежали на мокрой мостовой между лужами, окрашенными в красный цвет». Луи де Робьен на отрезке между Шпалерной и Сергиевской улицами насчитал двенадцать лошадей, но ниже к Невскому проспекту лежали еще и другие. Вокруг них уже толпился народ, торопясь снять с них уздечки и седла{712}. В тот же день было убито около тридцати лошадей и десять казаков. Один казак угрюмого вида сказал Лейтону Роджерсу: «Люди будут еще, но такие лошади – больше уже нет». Другой журналист видел, как крупный, крепкий извозчик плакал над мертвыми лошадьми: «Он не мог вынести вида 12 погибших хороших лошадей, это было слишком для его сердца»{713}. Официальные данные, опубликованные Центральным исполнительным комитетом Советов, говорили о четырехстах жертвах тех июльских дней, однако, по сведениям Центрального пункта первой медицинской помощи, в Петрограде пострадало свыше семисот человек, газета «Новое время» от 6 июля утверждала, что только 2 и 3 июля в ходе беспорядков было убито более тысячи{714} [84].