Люди полной луны - Александр Экштейн

Алексей Васильевич Чебрак посмотрел на умирающего и отстраненно улыбнулся. Его всегда немного забавляло отношение людей к своей смерти. Глупое и вредное отношение. Разве можно оскорблять действие, которое дает тебе счастье, страхом? Страх перед смертью, что может быть противоестественней, разве что любовь к жизни?

Алексей Васильевич вышел из бокса «Ч» в своей подземной лаборатории и спросил у отвечающего за боксовый блок доктора медицинских наук, специалиста по танатологии, вот уже двадцать лет занимающегося изучением людей, находящихся в промежуточном состоянии «жизнь-точка-смерть».

— Как там наша роженица в боксе «У»? Вы уверены, что она умрет при родах, а ребенок через два часа после рождения?

— Да, Алексей Васильевич. — Доктор медицины Сергей Юрьевич Калиничук снял очки и стал протирать их извлеченной из кармана бархоткой. — Приборы показали интенсивную мобилизацию иммунной системы, начался процесс сгорания в крови глюкозы, организм уже испытывает панический стресс, сознание, как всегда, в неведении, но это хорошо, меньше хлопот будет. Ну а ребенок, что ж, ребенок обречен. Мы, конечно, могли бы не дать ему умереть в условиях нашей лаборатории, в любом другом месте это невозможно, но нет смысла. Нельзя оставлять в живых уже фактически умерших в утробе матери.

— Хорошо. — Алексей Васильевич кивнул в сторону бокса «Ч». — А этот когда?

— Бомж-то? Ну-у… — Сергей Юрьевич засмеялся. — Этот парень сопротивляется по полной программе. Еще бы, жил в теплотрассе, а тут такие условия, да пора умирать приспела. — Увидев, что Алексей Васильевич не склонен шутить, Калиничук оборвал свою веселость и доложил: — Агония начнется через два часа, роды тоже. Я проверил, совпадение агонии и рождения идеальное.

— Я у себя. Когда оттранспортируете материал в операционный сектор и подготовите к работе, доложите.

— Слушаюсь, Алексей Васильевич, — почтительно склонил голову Калиничук.

Войдя к себе в кабинет, Алексей Васильевич сел в кресло и положил ноги на стол. В душе у него росло волнение, смешанное с торжественной уверенностью. Он чувствовал, что сегодня подойдет к черте запретно-сокровенного, он знал, что эту черту переступит без колебаний и, переступив, рассмеется в лицо человечеству, со всеми его нелепыми поисками, его историей и религией, он рассмеется в лицо Богу и вытрет ноги о коврик бесконечности.

Алексей Васильевич вскочил и стал ходить по обширному кабинету. «Интересно будет услышать, что по этому поводу скажут лазурные ламы, еще интереснее увидеть их лица. Вот загадка, взглянуть бы одним глазком на их глубинную страну. Чертов Нгутанба, вредоносный индус французской выделки, отказал мне в аудиенции с лазурными — сволочь, секретаришка, вахтер при входе в преисподнюю. Мысль, кстати, интересная, вполне возможно, что глубинная страна — это и есть ад, не зря же в древности Тибет именовали обителью голодного черта — Титапури. Впрочем, мне все равно, я буду смеяться и перед лицом ада. Тем более что не вижу разницы между Богом и Дьяволом».

Предавшись размышлениям, Алексей Васильевич Чебрак не заметил, как пролетело время. Взглянув на часы, он увидел, что уже прошло полтора часа, щелкнул клавишей связи и требовательно спросил:

— Ну?

— Все готово, я только что хотел сообщить вам об этом, — доложил Калиничук.

— Околоплодные воды уже отошли, хорошо, важно совпадение агоний, та-ак, плод пошел, хорошо пошел, но мы его попридержим и сделаем кесарево сечение, как будто бы это внематочная беременность. Ага, бомжик освятился, в глазах нарастает понимание неизбежности, ну-ну, родимый, сейчас я заставлю тебя родиться обратно, соединю тебя с роженицей. Вскрываем брюшную полость у бомжа, так, отделяем плод у роженицы, пусть плывет куда хочет, соединяем роженицу с бомжем, аккуратней! Все — пуповина к пуповине, теперь акцентатор, гибче, гибче! Так-так! Агонии совпадают! Включаем акцентатор, нарастает всплеск! Экран, быстро! Переводим в минус, соединяем с вакуумом, усилить, еще, еще! Все! — Алексей Васильевич, не обращая внимания на две оболочки, роженицы и бомжа, кинулся к экрану Стетфорда и вдел руки в огромные сетчатые перчатки, они были соединены толстым кабелем с вакуумно-поглощающей биосферой в защитной оболочке из антивещества, адаптированного к окружающей среде. Он почувствовал, как ровный, мощный, нарастающий и необычный трепет наполнил пространство между его руками в энергоперчатках. Чебрак не отрываясь смотрел на экран и увидел, как на нем появилось клубящееся свечение, оно пульсообразно расцветилось, и Алексей Васильевич понял: свершилось! Он держит в руках ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ДУШУ!

В этот день все сейсмические станции планеты зафиксировали необычное колебание почвы на всей территории земного шара, как будто бы Земля глубоко и угрожающе вздохнула. Впрочем, все скоро успокоилось. Само собой, никто на это не обратил внимания. Были дела поважней: выборы нового президента США, непонятные процессы в политике непонятной России, скандал в Букингемском дворце, новый диск рок-группы «Униженный рай», угрожающее мутирование вируса СПИДа, компьютеры нового поколения, разработанные в Японии, волнения в Косове, полная победа медицины над импотенцией, фестиваль высокой моды в Париже — «баскетболистки тоже женщины», открытие форума в Давосе. И лишь только высоко в горах Тибета, среди заснеженных грозных нагромождений, в небольшой холодной пещере, высохший, как мумия, лама-отшельник, застывший в длящейся десятилетия медитации, открыл глаза и посмотрел на выдолбленную в стене пещеры нишу. Там стояла на деревянной подставке древняя примитивная игрушка, изображающая качели для двух стоящих по краям маленьких монахов-лам из раскрашенной глины. Один был наряжен в желтое, а другой в лиловое одеяние из лоскутков. Качели слегка подрагивали, как будто бы глиняные дети-монахи пытались их раскачать — вверх-вниз, вверх-вниз, тик-так, тик-так. Ничего не отразилось в лице отшельника-анахорета, он медленно закрыл глаза и вновь застыл — на десятилетия…

Смерть — это не конец, а начало, это робкий огонек, утративший возможность погаснуть. Смерть — это любовь. Тот, кто испытывает страх перед смертью, после ее свершения получает этот запредельный страх. Тот, кто испытывает к ней ненависть, в ответ получает посмертную ненависть. Смерть — мстительная женщина. Самоубийцы, спешащие в объятия смерти, — лжецы, они не любят смерть, они просто боятся жизни. Смерть нужно любить чувственно, человек должен испытывать к ней сексуальное влечение, как его испытывают повешенные. Если палачи не идиоты, то там, где вешают, нельзя устанавливать помост, под вздернутым должна быть земля. На том месте, где прольется его семя, вскоре вырастет корень мандрагоры… Я улыбаюсь. Я повесил этого человека по всем правилам эротического искусства. Внизу земля, а он, словно экзотический плод любви, висит на дубовой ветке. Я добр к людям, и я улыбаюсь, когда помогаю им встретиться со смертью правильно.

— Н-да, — произнес Самсонов, — повесили скромного человека, законопослушного горожанина, и ни одной зацепки.