Длинная Серебряная Ложка - Кэрри Гринберг

Уолтер выпучил глаза.

— … но у нас такого не будет, потому что Виктору не нравятся публичные мероприятия. Очень раздражает, когда рядом ошивается старичье, дает советы и брюзжит, что в их молодые годы даже оргии были гораздо аморальнее, не чета современным. А еще здесь не достать качественной клубники, — хитро подмигнула Эвике, — Поэтому ограничимся банкетом. Пока вампиры будут налегать на колбасу, Леонард отвлечет Виктора, а я тихонько сбегу отсюда. Уже и лошадь готова. Потом меня будут разыскивать по всему замку — мало ли, вдруг я такая легкомысленная, что подначиваю их сыграть в прятки? Тем временем и утро настанет, я заскочу в банк за денежками, — она с придыханием произнесла это слово, — и уеду отсюда навсегда. В ту же Бразилию уеду, кокосовые орехи щелкать или что там с ними полагается делать.

— Навсегда?

— А ты как думал?

— И что, уже не вернешься? — еще тише спросил мистер Стивенс.

— После таких шалостей в Европу мне путь заказан. Может, фроляйн приедет меня навестить, хотя зачем ей тащиться в такую даль ради служанки? У нее будет своя жизнь, у меня своя… очень надеюсь.

Оба замолчали.

— Все будут скучать по тебе, — сказал Уолтер, делая шаг вперед. Теперь он стоял к ней так близко, насколько позволял пышный кринолин, охранявший ее честь лучше любой дуэньи.

— Правда? — переспросила Эвике недоверчиво.

— Я уже скучаю.

— Глупый! Чего ж скучать, когда я еще здесь? — заметив выражение его лица, она догадалась. — А, ты вот в каком смысле. Если так, то я сама по себе скучаю. Знаешь, я уже начинаю понимать, как они мыслят. Мне кажется, я понемногу превращаюсь в вампира.

— Этого не случится. Она не сможет вытеснить тебя.

— А хоть бы и вытеснила! — выкрикнула девушка. — Я могла бы остаться Бертой Штайнберг — все лучше, чем подкидышем безродным. Тогда бы все меня полюбили. Ну кроме Изабель, но ведь остальным же я понравилась. У меня наконец могла быть семья.

— Нет, не лучше! — перебил Уолтер. — Я не знаю Берту, но я знаю тебя. Я хочу чтобы ты вернулась! Никуда тебя не отпущу! И… и… я люблю тебя, Эвике.

Эвике собиралась что-то ответить, но так и застыла на месте, а Уолтер вдруг притянул ее к себе, сминая ее юбки. Она даже не пыталась сопротивляться — наоборот, вцепилась в него обоими руками, прильнула к его груди, то ли обнимая, как любовника, то ли ища защиты, как ребенок у взрослого. В ее груди словно что-то растаяло. Уолтер наклонился, и ее губы распустились у него во рту, будто диковинный цветок.

Они обнимались несколько минут — а может и весь час, тут не до математики — пока Эвике не спохватилась и, что есть сил отталкивая Уолтера, не прокричала:

— Да какие вольности вы себе позволяете, сударь?!

Сейчас она была даже краснее своего платья. Поколебавшись, она все таки влепила нахалу хлесткую пощечину, подобрала юбки и бросилась бежать.

Это происшествие ознаменовало закрытие бала. Вскоре Гизела направилась к себе в комнату, пить капли от мигрени, ее примеру последовал и граф, а гости разбрелись по спальням. Наиболее предприимчивые захватили остатки колбасы, чтобы было чем закусить во время полуденной бессонницы.

* * *

Филомена Генриетта Элизабет Аркрайт была истинной английской леди. И как любая английская леди, она не могла удержаться, чтобы не сравнить это живописное местечко с еще более прекрасными местами в Альбионе. Разумеется, в пользу последнего. И уж конечно этот бал и в подметки не годился ни одному из тех балов, которые она посещала в родном королевстве. Тем не менее, она мужественно сносила все лишения, на которые ее обрекла эта поездка.

"В конце концов," — размышляла леди Аркрайт, пересекая Ла-Манш, — "не так уж и плохо отдохнуть от постоянных дождей и тумана."

"Возможно, деревня в Трансильвании отличается особым колоритом и… мм… самобытностью," — с уже с бОльшими сомнениями думала она, делая пересадку на вокзале Будапешта. — "Во всяком случае, это такое необычное путешествие!"

"Кому только в голову пришло устраивать бал в таком захолустье! Какой здравомыслящий вампир поедет сюда?" — рассердилась она, поджидая карету, которая даже не думала приезжать, потому что ровно час назад у нее отлетели два колеса на особо ухабистом ухабе, а менять их никто не торопился.

Увидев замок, англичанка и вовсе загрустила. Он напоминал мечту одного баварского короля и всем своим видом отрицал достижения цивилизации, такие как водопровод или газ.

И вот она, брезгливо приподняв платье, обошла стратегически разложенную на полу пыль и задумалась, какова вероятность того, что парадная лестница выдержит ее — стоит отметить, даму довольно сухопарую. И как бы сделать так, чтобы она обвалилась под этим самодовольным мсье. Или под кем-нибудь из его свиты. Это очень полезная лестница, если использовать ее правильно.

Леди Аркрайт уже готова была собрать вещи и уехать первым поездом обратно, но ее планы изменились. Разве она могла оставить здесь соотечественника? Такой молодой, такой неопытный! Пожалуй, стоит забрать мистера Стивенса и уезжать, уезжать отсюда как можно скорей!

Уже привычным движением она отодвинула паутину и забралась в аккуратно сколоченный гроб, от которого еще пахло свежей стружкой. За окном забрезжил рассвет, и она опустила крышку, легла, закрыла глаза и стала думать об Англии.

В комнату пробивался полуденный свет. Уолтер почувствовал, как солнечный луч скользнул по его щеке, но глаза не открыл, а наоборот, застонав, натянул одеяло на голову. Пусть это одеяло станет ему саваном, потому что с кровати он уже не поднимется и на глаза никому не покажется. Пусть на изголовье напишут эпитафию, а вокруг кровати разобьют клумбы. Здесь он и умрет от заслуженного позора.

Настолько стыдно Уолтеру не было еще никогда. Щеки полыхали, будто он сунул голову в жаровню. Как, ну как он позволил себя так распуститься, где хваленый британский самоконтроль? Должно быть, вампиры, та же Изабель, навели на него морок, или выпитая кровь ударила в голову, иначе чем объяснить подобную распущенность? "После такого поступка меня нужно исключить из клуба," подумал Уолтер, но вспомнил, что ни в каком клубе не состоит. Эта мысль облегчения не принесла. До чего же пошло все получилось, как в дешевом водевиле! Ветреный повеса приударил за хорошенькой гризеткой! Им осталось только спеть дуэтом, потому что прочие клише и так имелись в изобилии. Это ж надо было выкинуть такой фортель — остановиться в чужом доме и влюбиться в горничную!

Влюбиться? Нет, невозможно. На самом-то деле он любит Гизелу. Вот именно — он уничтожит злодеев, сбежит вместе с Гизелой по веревочной лестнице, и они ускачут навстречу восходящему солнцу. А Эвике… что Эвике? Поплачет и успокоится. В любом повествовании роль служанки — передавать любовные письма своей госпожи, хихикать, когда ее щиплют за румяную щечку, да мечтать о свадьбе с каким-нибудь разбитным лакеем. Служанка — персонаж глубоко второстепенный, ее если помянут в списке действующих лиц, так в самом конце, когда закончатся все более-менее титулованные особы. Чего еще желать? Пусть радуется, что про нее вообще вспомнили. Так и должен развиваться любо мало-мальски приличный сюжет, но вот незадача — как раз на Гизелу злодеи смотрели как на пустое место, которое тем не менее умеет музицировать, а помощь требовалась Эвике. Но что за нелепость! Влюбиться лишь потому, что кого-то нужно спасать? Влюбиться в подвиг, в саму идею? Он слишком взрослый для таких благоглупостей. Кроме того, Гизела фон Лютценземмерн красива, умна и хорошо воспитана, чего нельзя сказать о ее служанке. Гизела достойна восхищения, потому что… ну… она такая загадочная.