Корвус Коракс  - Лев Гурский

– Глазастый, – похвалил снизу Вилли Максович. – То, что надо. Пень и есть наш ориентир. Он ненастоящий. Спускайся обратно и греби еще секунд двадцать, а я буду выруливать к берегу.

Вблизи пень был тоже неотличим от подлинного, но когда я, выбравшись из лодки, коснулся его поверхности, он оказался слишком гладким, отполированным, как будто пластмассовым.

– Полиуретан, ручная работа, – подтвердил мою догадку Фишер. Пока я изучал пень, старик вынес из лодки несколько пакетов и теперь перекладывал всё в большой мешок. – Я стырил этот шедевр неизвестного скульптора из хранилища музейной рухляди в Мытищах. Там была панорама «Наш край в эпоху позднего неолита», потом ее разобрали, и пень пылился без дела. Вот я и подумал: пусть он послужит добру, мне ведь нужна маскировка для рычага… Да ты его не ощупывай, там нет кнопки. Он сам по себе кнопка. Заберись на него и попрыгай.

Я послушался, и после первого же прыжка пень плавно ушел в грунт, а часть берега, наоборот, приподнялась вверх. Образовалась горизонтальная расщелина, метра два на два, словно в земле распахнулась исполинская челюсть. Внутри виднелся и язык великана – полукруглый металлический желоб. Вилли Максович забрался внутрь расщелины и вернулся с тросом. Его он подцепил к кольцу на носу подлодки, подергал несколько раз и скомандовал мне:

– Подтолкни немного сзади, а я подтяну ее электроприводом. На счет «три».

По траве махина подлодки двигалась нехотя, со скрипом, но как только въехала на желоб, дело пошло веселее, и уже через несколько минут вся «Малая Минога» пропала из виду.

– Прихвати с собой мешок и милости прошу ко мне в гости, – послышался из расщелины голос Фишера. – Забыл сказать: здесь не только тайник для подлодки, но и мой дом, моя пещера…

Быстро выяснилось, что в последнем слове нет никакого поэтического преувеличения: расщелина вела в самую натуральную пещеру. Как только Фишер, поколдовав с рычагами, захлопнул челюсть, внутри автоматически включились несколько ламп. Я увидел, что камень повсюду – справа от меня, и слева, и под ногами, а над моей головой навис тяжелый свод со сталактитами, как на картинке в «Таинственном острове» Жюля Верна.

– Ух ты! – восхитился я. – Класс! И все сталактиты настоящие?

– Три из четырех, – с гордостью ответил старик. – Можешь потрогать. Только вон тот, самый красивый, пришлось делать самому, чтобы спрятать пульт. Не долбить же ради этого камень.

Вилли Максович потянул на себя крайнюю каменную сосульку. Она легко подалась, перестав свисать строго вертикально, – и сразу же внизу под нами что-то почти бесшумно завибрировало. Спустя примерно минуту четыре крупных валуна в центре пещеры неторопливо разъехались по сторонам. Открылась ровная квадратная дыра, из которой высунулся высокий металлический ящик с дверью. В ней было прорезано небольшое окошко овальной формы.

– Лифт подан, Иннокентий, – торжественно произнес Фишер, открывая дверь и приглашая за собой. – Исторический спор между пневматикой и гидравликой решен в пользу гидравлики… Ладно, не буду тебя обманывать: устройство Отиса я выбрал потому, что оно проще и жрет меньше электричества. Пневматический механизм красивее и работает быстрее, но более-менее годный бэушный вакуум-компрессор фиг найдешь на свалке, а новый мне не по карману.

Фишер нажал кнопку. Кабина начала неторопливо опускаться. В дверном окошечке медленно поплыли вверх ровные – как на рисунке в школьном учебнике – срезы горных пород.

– Прописан я в Одинцове, в хрущевке, а живу здесь, – объяснял мне тем временем Вилли Максович. – В древности у пещерных людей не было удобств, но сегодня быть пещерным человеком неплохо, если организовать убежище с умом. Вода у меня из скважины, электричество от движка, отопление от котла. В Одинцове одна комната, а тут свободного места сколько пожелаешь, благо лопата под рукой. И в смысле личной безопасности надежнее всего. Когда ты на поверхности, тебя взять легко, а здесь ты закопался, замаскировался – и попробуй-ка найди. Можно год продержаться на консервах и гидропонике. А если за тобой придут, есть четыре способа отсюда удрать: по воде, под водой, по воздуху и по подземному тоннелю…

Кабина остановилась. Кажется, опустились мы на пять-шесть метров в глубину. Сквозь окошечко в двери лифта теперь пробивался неяркий электрический свет.

– Приехали, деточка. – Вилли Максович открыл дверь и подтолкнул меня. – Чувствуй себя как дома. Мое логово в твоем распоряжении на любой срок.

Я не рассчитывал, что попаду в пещеру Али-Бабы, но втайне надеялся увидеть что-то вроде апартаментов капитана Немо: белый шелк гардин, красный бархат ковровых дорожек и тусклая позолота рам картин, развешанных по стенам. Однако обстановка оказалась аскетичной, без излишеств. Мы вступили в длинный и скупо освещенный коридор, похожий на те, что бывают в коммуналках. Картины, правда, висели и тут – литографии в простых деревянных рамках.

Ближайший к нам рисунок изображал одноглазого военного в немецкой форме, которую я помнил по комиксам. На другом были двое гражданских в кургузых пиджаках. Дальше в этом ряду я увидел красавчика-брюнета с моноклем вместе с симпатичной женщиной в фигурной шляпке, совсем юного парня в лохмотьях и еще многих других неизвестных для меня людей.

– Смотри и запоминай, – сказал Фишер. – Про них в ваших учебниках не пишут. Одноглазый – тот самый полковник Штауффенберг, взорвавший Гитлера. Рядом с ним – чехи Гурвинек и Ганзелка: они казнили Гейдриха, рейхспротектора Богемии и Моравии. Когда нелюдь проезжал по старой Праге, они столкнули на его «мерседес» статую святой Анежки. Виртуозы! Машина всмятку, статуя не пострадала… Мужчина с моноклем – Конни Валленрод, рядом с ним Даша Будберг. Они заманили Гесса в Англию. Мальчик – это Богомолов Ванечка. Ему тут тринадцать, погиб в пятнадцать. Ходил за линию фронта тридцать два раза, ценнейшие сведения добывал! Когда его все-таки поймали и отправили в Освенцим, пытался застрелить гауптштурмфюрера Менгеле из его же «вальтера». Но изверг в белом халате умел только мучить людей, а к личному оружию относился наплевательски, не чистил и не смазывал. И патрон заклинило… Потом как-нибудь я расскажу тебе про каждого героя. Таких людей надо знать. А пока пройдем на кухню…

Кухня Фишера напоминала одновременно запасник музея и слесарную мастерскую. В первый момент мне показалось, будто кастрюли, посуда, инструменты и бронзовые бюсты хаотично раскиданы по полкам. Но увидев, как виртуозно Вилли Максович со всем управляется, я понял: вещи здесь разложены по особой системе, максимально удобной хозяину. Единственным случайным предметом была только клетка с нашим Корвусом. Сервируя стол, Фишер то и дело на нее натыкался, переставлял с места на место, два раза чуть не уронил на пол. В конце концов сунул клетку мне в руки и велел нам не отвлекать его от строгого кухонного ритуала.

Дело сразу пошло быстрее. Через минуту верстак был застелен матерчатой скатертью, и на ней выстроились тарелки, чашки, свертки и жестянки. Ворона выпустили из клетки и накормили смесью меда, орехов, яблочных долек и сушеных зерен кукурузы. А нам с Фишером достались консервированный горошек и тушенка из банок со штампом «Росрезерв. Реализовано». После того как мы попили чаю с крекерами, поверхность верстака была очищена от посуды. Старик достал принесенный мной мешок и стал выкладывать мелкие пакеты: с голубеграммами, книгой Ширера и бумажными обрывками из кабинета Сверчкова. В пакете побольше оказалась свернутая корзинка с искусственными цветами – ее Фишер тоже ухитрился забрать с собой.