Дети Капища - Ян Валетов

За спиной у Сергеева тоже что-то происходило: выражение лица Аль-Фахри до мимики героя античной трагедии не дотягивало, но, если судить по изменившемуся выражению глаз, то, что он видел, ему не нравилось.

Медленно, стараясь не делать резких движений, Михаил посмотрел через плечо.

То, что не радовало Хасана, называлось «Хеклер и Кох» с интегрированным глушителем. Забавная, компактная машинка, прошивающая парабеллумовским патроном бронежилеты, словно они из бумаги сделаны. Особенно на такой дистанции. Держал его в руках, и, надо заметить, достаточно ловко, толстый, черный, как эбонит, продавец игрушек, у ног которого ползал по-пластунски, издавая жуткие тарахтящие звуки, электрический морской пехотинец.

Ситуация, в сущности, была так себе. Не курорт, конечно, но рискнуть можно, хоть ребята и расположились грамотно, чтобы не попасть под перекрестный огонь. Хасану, конечно, доведется узреть Аллаха немедленно, но кто сказал, что мучеником становятся просто так? А вот у Сергеева все шансы выскочить есть. Причем не только остаться в живых, но и положить обоих стрелков рядышком и водителя между ними.

Вот только одно – на площади вокруг них кипела жизнь. У входа в кондитерскую стояли туристы, толпились тинейджеры у входа в кинотеатр, в нескольких шагах от них две бабушки, совершенно пасторального вида в черных «вдовьих» платьях, белых буклях и черных плоских шляпках по моде тридцатых годов, кормили обнаглевших жирных голубей. Молодая пара, обнявшись, шла прямо на джип, а значит, и на ствол скорострельного «инграма». На груди у рослого рыжего парня, обнимавшего крупную, толстоногую девицу в линялых шортах и мешковатой футболке за плечи, висел упитанный, с огненными волосами британец, месяцев четырех от роду.

Краем глаза Михаил заметил, как у Нукера напряглись плечи и сказал:

– Спокойно. Не дергайся.

Хасан был бледен мертвенной бледностью адреналинового наркомана. Зрачки его глаз расширились, губы вытянулись в нитку. Сергеев знал, что означает это состояние – сжатая до предела пружина, готовая мгновенно распрямиться, круша все вокруг. Можно было с уверенность утверждать, что судьба вислощекого рыжего британца, болтающегося в рюкзаке на груди у папы, его нимало не волнует. Как, впрочем, и судьбы всех остальных на этой площади.

Счет шел даже не на секунды, на миллисекунды. У Аль-Фахри не было ни единого шанса, начни он свой безрассудный танец. Но и у Сергеева не было ни единого шанса, если Хасан начнет действовать. Более того, у очень многих беззаботных туристов, фланирующих по округе, вероятность выжить была практически равна нулю. Михаил прекрасно представлял, что такое стрельба из автоматического оружия в условиях центра города, а то, что оба боевика будут стрелять на поражение, сомнения не вызывало. Больно уж ухватисто они держались за свои «железки».

– Не вздумай, – сказал он Нукеру на фарси. Какая уж тут маскировка! Слова, произнесенные на родном языке, и сознание того, что на нем заговорил шурави, невольно заставили Хасана вздрогнуть, и Сергеев выиграл ту секунду, которая была ему так необходима. – Стой спокойно и предоставь действовать мне.

Адреналиновый блеск в глазах араба начал тускнеть. Стало понятно, что рывка уже не будет. А значит, шансы Сергеева закончить все в свою пользу стремительно росли!

– В машину! – приказал негр с «хеклером» в руках на английском, в котором явственно слышался гортанный, незнакомый акцент. «Хеклер» в его руке смотрелся дамским браунингом. – Быстренько, быстренько! Чтобы я не повторял, парниша!

Он был круглолиц, грузен и черен так, как бывают черны только уроженцы Центральной Африки – то есть радикально, словно гуталин, но при этом чем-то напоминал покойного американского комика Джона Кэнди – это сравнение пришло к Сергееву в голову почти сразу, как негр заговорил, и он мысленно так и окрестил его – Кэнди. Конфетка тянула этак килограммов на сто тридцать – сто сорок, но нездорового жира в этих килограммах не было вовсе. Продавец игрушек был скроен, как бульдозер, и его комплекция увальня была обманчива. Сергееву был знаком такой тип – все эти центнеры и килограммы могли выстрелить навстречу опасности со скоростью горячего спорткара.

– Двигай ногами, парниша! – повторил он еще раз. – Не заставляй меня нервничать.

Сергеев пожал плечами и, повернувшись к джипу, пошел к дверце. От «рэнджа» несло пороховой гарью и тяжелым запахом кровоточащей плоти.

«Только бы Хасан не устраивал скачек! – подумал он – Все же испортит!»

За спиной гремел приводами и палил из пластмассовой М-16 игрушечный морской пехотинец, браво ползущий по мостовой.

Человек с «инграмом» на заднем сиденье джипа оказался молодым чернокожим парнем, лет двадцати пяти, одетым во все темное, отчего Сергееву сразу вспомнилось детское присловье «негр ночью уголь ворует» – настолько плохо был виден стрелок внутри машины из-за плотно затонированных задних стекол. Но сам парень все видел превосходно.

– Стой, – скомандовал он, когда Михаил подошел вплотную. – Пиджак распахни!

Вот у него английский был правильный, лишенный акцента и искаженного произношения. Стало понятно, что употреблять древнее сленговое «парниша» молодой не будет, так не говорят уже лет двадцать, а вот назвать Сергеева «чуваком» с него станется.

Оружия под белым полотняным пиджаком, естественно, не было – ни спереди, ни сзади. Разумеется, в брючном поясе Михаила таилось острое, как опасная бритва, жесткое пластиковое лезвие, способное при случае вспороть горло или живот, как лучшая «крупповская» сталь, но его время еще не пришло.

– Отлично, чувак! – сказал молодой. Сергеев наконец-то рассмотрел его лицо и тут же назвал парня Пятницей – за огромные, как отжимные валики старой стиральной машины, губы. – А теперь поднимайся и садись рядышком! Спокойно, как ангелок!

Пятница вполне профессионально подался к дальней дверце джипа, пропуская Сергеева вовнутрь. Автомат в его руке практически не отклонялся от линии ведения огня – кургузый ствол, украшенный цилиндром «глушака» следил за каждым сергеевским жестом.

Сергеев уселся, ощутив, как «инграм» воткнулся ему в ребра. Порохом воняло по всей машине, из простреленного переднего водительского сиденья наружу лез наполнитель. А вот кровью несло из багажника.

Сергеев скосил глаза и увидел затекающую на светлый ковролин темную, словно тушь, кровь. И скрюченную кисть чьей-то руки, лежащую на черном, начищенном туфле. Оба – телохранитель и шофер – валялись, словно сваленное в кучу грязное белье, здесь, за сиденьями второго ряда, мертвые, как тушки бройлеров. Их и забили, как на птицефабрике, быстро и беспощадно. И тихо. Сделано все было в центре Лондона, прекрасным летним вечером, в окружении тысячных толп праздношатающихся.

Вариантов рисовалось два. Или оба эти «снежка» были законченными отморозками, а на таких, только в белом варианте, Сергеев насмотрелся вдосталь во время своих приездов домой в начале девяностых. Говно люди – придави и треснут, но, упаси боже, попасть под их кураж! Либо же были они крутыми профессионалами, оплаченными звонкой монетой наемными спецами. Что, если не надувать щеки, было хуже. Несопоставимо хуже, если быть честным до конца. Но все-таки не смертельно.