Елена Рубинштейн. Женщина, сотворившая красоту - Мишель Фитусси

После десерта Елена повела гостей через анфиладу комнат на знаменитую террасу, откуда открывалась дивная панорама Парижа. В холле она показала им свое главное сокровище — античную статую, изуродованную выстрелами нацистов во время оккупации. Мальро спросил, восстановила ли Мадам салон фирмы в Германии.

— Бизнес есть бизнес! Деньги у немцев не хуже, чем у других.

Хотя многие родственники Елены погибли в лагерях смерти, она решила твердо: что было, то прошло. Только живые имели для нее значение. Прощаясь, Андре Мальро шепнул Ротшильду:

— Необычная женщина! Феномен!

— Она мне напоминает мою прабабушку, — отозвался тот. — Истинная глава большой семьи, groisser fardiner.

Патрик посещал вместе со своей благодетельницей и мастерские художников. Первым они навестили Ван Донгена, ровесника Мадам. Она с ним была знакома еще с блаженных времен Монпарнаса. По стенам мастерской развешаны знаменитые портреты мастера: «Мистенгетт», «Сестры Долли»… Увидев портрет актрисы Жозефины Бейкер, Елена вспомнила, как собственноручно гримировала ее в Мельбурне, когда устроилась на работу. Ван Донген в ответ ехидно заметил, что раскрашивал ей соски.

Елена приобрела одну из картин за восемь миллионов франков, вволю поторговавшись с молодой женой Ван Донгена, собиравшейся купить на вырученные деньги домик на юге Франции. После смерти художника цена полотна выросла втрое. Довольная удачной сделкой, повеселевшая Мадам обещала, что обязательно пришлет супруге художника свои кремы в подарок, и велела секретарю непременно напомнить ей об этом, ведь у бедняжки такая сухая кожа! Подобный диагноз Елена ставила многим.

Она обожала покупки и таскала Патрика по антикварным лавкам, фирменным магазинам, даже по супермаркетам, уверяя, что за ними будущее. У Картье ей понравилась золотая коробочка с отделениями, где лежали два тюбика губной помады, украшенные рубинами и сапфирами. Точно так же оформят на следующий год новинку фирмы Рубинштейн «Nite’n Day». Все, включая Картье, заметили «кражу».

Мадам посетила всех знаменитых модельеров, за ней тенью следовала неприметная женщина, запоминавшая новый покрой и модные детали, чтобы потом сшить Елене такие же наряды, но гораздо дешевле. Любимцем мадам Рубинштейн всегда оставался Баленсиага, но она неизменно присутствовала и на показах коллекций у Диора, Ланвин, Жака Фата, Живанши, Жана Дессе и совсем юного Ги Лароша. Позднее Елена будет одеваться у Пьера Кардена, Андре Куррежа, а в глубокой старости отдаст предпочтение Иву Сен-Лорану.

Когда в 1954 году Шанель создала новую коллекцию после пятнадцати лет вынужденного мучительного безделья и показала ее в салоне на улице Камбон, Мадам приехала туда первой. Приземистая и полная, она не могла носить строгие костюмы, но зато сразу же, без раздумий приобрела все предложенные аксессуары.

Длительное пребывание во Франции завершилось, и Елена с Патриком направились в Вену, где у Мадам была намечена пресс-конференция.

Поездка оказалась удачной. Мадам Рубинштейн радовалась встрече с давней подругой, австрийской графиней, которая некогда придумала водостойкую тушь для ресниц, столь популярную еще со времен «Водного балета» на Всемирной выставке в Нью-Йорке. Сейчас графиня работала вместе с Виктором Силсоном, мужем Малы, и несколькими химиками над еще одним хитроумным изобретением.

Новая тушь, названная Сарой Фокс «Mascaramatic», появится на рынке через несколько лет, точнее, в 1958 году. Вместо прежней сухой, которую женщинам приходилось размачивать слюной, графиня создала жидкую, продающуюся в продолговатой металлической упаковке со щеточкой внутри, прикрепленной к завинчивающейся крышке. С прежней вязкой субстанцией, склеивающей ресницы, было покончено.

Путешествие по Европе завершилось в Италии. Елена устала. Она отважно боролась со старостью, но та брала свое. Как только они приехали в Рим, Мадам заболела воспалением легких и едва не умерла. Ее спас врач-итальянец: прописал антибиотики и ингаляции кислорода. Ко всеобщему удивлению, Елена невероятно быстро пошла на поправку. Ее саму так впечатлило действие нового пенициллинового препарата, что она купила пять тысяч акций фармакологической компании, изготавливающей его.

Пока Мадам хворала, Патрик в панике вызвал в Рим Хореса. Написал ему, чтоб он бросил все и немедленно приезжал: мать при смерти. Тот после глупой истории с похищением гангстера прятался на юге Франции в Каннах, рисовал и писал книгу. Получив письмо, он примчался в Италию и застал Мадам уже в добром здравии. Она была крайне недовольна его приездом, ругала за излишнюю суету.

На самом деле Елене было приятно, что сын так беспокоится о ней, хотя она старательно скрывала свои чувства. Хоресу давно перевалило за сорок, а мать по-прежнему считала его мальчишкой, ласково ерошила ему волосы и приговаривала: «Он у меня умница, писатель, художник». Всем, кто приходил в больницу навестить ее, приходилось выслушивать дифирамбы разнообразным талантам сына, словно тот только что окончил школу с отличием и не знал, какую профессию выбрать.

Пока Елена окончательно не выздоровела, Хорес оставался в Риме. Он перезнакомился со всеми здешними знаменитостями и водил всю компанию по ресторанам, предоставляя матери оплачивать счета.

У них с Патриком завязалась теснейшая дружба. Вместе они окончательно убедили Мадам поддержать молодых итальянских живописцев и графиков, о которых ей говорили в Париже Ирена Брин с мужем.

Хорес с Патриком вместе отбирали работы лучших художников пятидесятых — Энрико д’Ассиа, Альберто Бурри, Перикле Фаццини и других — для передвижной выставки, названной «Двадцать воображаемых эпизодов из жизни американцев, запечатленных двадцатью молодыми итальянскими художниками». Она открылась в Риме в 1953 году, затем возобновилась в Нью-Йорке в картинной галерее Елены, расположенной на верхнем этаже ее дома. Успех превзошел все ожидания и вознаградил благотворительницу сполна. За два года выставка объехала всю Америку, и повсюду на нее валили толпы. Мадам ликовала. Она вложила восемь тысяч долларов, а взамен получила около миллиона прибыли благодаря широкой рекламе. После ее смерти полотна итальянцев, ставших впоследствии знаменитыми, оценивали в сотню тысяч каждое.

Было решено, что из Рима Елена отправится в предместье Граса, в свой белый домик на побережье. Доктор предписал Мадам покой и отдых, да ей и самой захотелось «подышать свежим воздухом».

Хорес сам отвез туда мать в роскошном автомобиле с откидным верхом. Елена сидела рядом с ним, закутавшись в меха. Патрик жался на заднем сиденье среди корзин и картонок. По дороге они заехали в Вильфранш и остановились перекусить. В ресторане за соседним столиком обедали Жан Кокто, Жан Маре, герцогиня де Грамон и новая муза поэта, богатая и прекрасная Франсин Вейсвейлер, владелица роскошной виллы «Santo Sospir» в Сен-Жан-Кап-Ферра. Кокто с шутливой велеречивостью приветствовал Византийскую Императрицу. Она ответила, жеманно растягивая гласные:

— Рада видеть Поэта — и пригласила их всех «пожаловать к ней завтра на обед». Они обещали прийти.