Серьги с алмазными бантами - Марта Таро

Щеглов пожал плечами. Не говорить же, что по «по глазам». Этак француз обидится. Пришлось сказать нейтральное:

– Случайно. Как будто что-то толкнуло. – Поручик решил сменить скользкую тему: – И всё-таки жалко Луиджи. Совсем ведь юнец, а через такое прошёл…

Но префект такого настроя не разделял:

С какой стороны ни посмотри, юноша поступил правильно. Как он ещё мог во Франции наказать убийцу своей сестры? Дело-то случилось в Италии. Никто вслух этого не скажет, но двадцать лет каторги де Вилардену наворожила с того света убитая Лючия.

С этим нельзя было не согласиться. Щеглов ещё раз поздравил майора, простился и отправился в полк. Он успел вовремя: лагерь уже разобрали – на рассвете ополченцы собирались покинуть свою стоянку под Фонтенбло.

«Домой, в Россию!.. К снегу, к морозу, к тройкам с бубенцами…» – размечтался Щеглов. Как же хорошо возвращаться домой!

Снег валил и валил. Между колонн Казанского собора он висел сплошной пеленой. Народу в храме, несмотря на ненастный день, собралось немало, и все хотели поглазеть на венчание.

Высокий красавец-жених в чёрном фраке, облегавшем его широкие плечи так ладно, как это бывает с нарядами, сшитыми в Париже, с нежностью смотрел на свою ослепительную невесту. Дама была так хороша, что казалось, измени в ней хоть самую малость, тронь хоть что-то – обязательно станет хуже.

– Хороша-то!.. – шептались зеваки.

Венцы над головами новобрачных держали два немолодых человека, они, казалось, даже были чем-то похожи друг на друга, ведь оба отличались той запечатлённой в чертах значительностью, которая со временем появляется у мудрых и добрых людей.

За спинами новобрачных беспрестанно вытирала слёзы умиления пожилая дама, её поддерживала под руку сероглазая девушка, а чуть сбоку стоял представительный мужчина с седыми висками и цепким взглядом чёрных глаз.

Батюшка провозгласил новобрачных супругами, и Александр поцеловал молодую жену, прочитав в её глазах то же, что чувствовал сейчас сам: любовь…

Свадебный обед, устроенный в доме невесты, прошёл оживлённо и весело. Барон Тальзит пожелал молодым здоровья и счастья, Опекушина попросила Александра беречь жену, что он тут же клятвенно пообещал. Князь Ксаверий, которому одного взгляда на маленькую Мари хватило, чтобы, не задавая лишних вопросов, прикипеть к девочке всем сердцем, пожелал новобрачным много детей, а Штерн – благополучия и богатства. Даже юная Ольга, густо покраснев, сказала тост о большой и светлой любви.

Два часа спустя молодые уехали к себе на Английскую набережную, где наконец-то остались вдвоем. Елена застыла у зеркала в спальне, не решаясь раздеться.

– Я тебе помогу. – Александр встал за её плечами и, вынув шпильки, отколол кружевное покрывало. Он еле дождался вечера и так хотел жену, что даже решился намекнуть: – Кстати, ты знаешь, почему дядя сказал за столом такой тост?

Желание уже затеплилось в Елене, побежало по жилкам пузырьками шампанского, и она с удовольствием поддержала волнующую игру:

– Нет. Объясни!..

Муж расстегнул её платье, затем корсет и стянул одежду, уронив её на пол шёлковой горкой. На Елене остались лишь чулки и туфельки.

– Ты, может, не знаешь, но нам нужен наследник для князей Понятовских в России, – сообщил Александр. Опустившись на одно колено, он скатал шёлковый чулок с одной маленькой ножки и, сняв его и туфельку, поцеловал тёплые пальцы.

– Потом нам нужен наследник титула князей Понятовских в Пруссии и, напоследок, потребуется наследник графам Василевским, – продолжил он. Скатав второй чулок, Александр снял туфельку и поцеловал пальчики жены.

Сидя на полу у её ног, он смотрел в зеркало. Его Елена Прекрасная – нагая и умопомрачительно красивая – глядела через серебряное стекло прямо ему в глаза. У Александра аж дух захватило. Он поднялся и обнял жену, её тело казалось ещё белее на фоне его чёрного фрака. Елена по очереди поцеловала обнимавшие её руки и улыбнулась:

– Значит, мы будем очень заняты в ближайшие годы… Давай не станем откладывать наши долги на старость, – предложила она.

Елена запрокинула голову, в её ушах, поймав огоньки свечей, сверкнули серьги с алмазными бантами, как будто бы сама фортуна подмигнула Василевскому – дерзай, бери! Он поцеловал тёплые губы жены, и счастье обрушилось на него, перемешав время и место, гордость и предубеждение, нежность и страсть, деревеньку под Малоярославцем и Париж, а потом круг замкнулся, вернув Александра в потерянный рай.

«…Должна признать, что невероятные события, случившиеся в моей жизни, стали для меня важнейшим уроком. После пережитого я теперь уже не рискнула бы, как прежде, безоговорочно решать за других. Рана, нанесённая мной Александру, заживёт ещё нескоро. Теперь-то я понимаю, как страдают мужчины, не имеющие права признать горячо любимого ребёнка своим. А дитя? Что придётся пережить моей дочке, когда она вырастет? У меня сердце обливается кровью, когда я представляю, что может найтись “доброхот”, который расскажет Мари правду.

Однако жалеть о чём-то уже поздно. Мари – наследница знатнейшего французского рода, её крёстные – графиня Доротея и сам Талейран, не допустят никаких сомнений в добром имени моей дочери. Мари де Сент-Этьен ждёт блестящий брак и высокое положение при французском дворе. Мне придётся расстаться с дочкой – отпустить её в чужую страну. Как бы я ни была счастлива, скольких бы детей ни родила, неизбежное расставание с моей старшей и самой любимой девочкой – та печаль, которая теперь будет потихоньку отравлять моё сердце. Я знаю, что за всё в жизни нужно платить, но мне от этого совсем не легче.

И ещё одно не даёт мне покоя. Оглядываясь назад, я понимаю, что всё равно ускакала бы с письмом в Петербург. Единственное, что я бы сделала иначе, так это запаслась бы большим и тёплым гардеробом, чтобы всегда иметь под рукой смену сухой одежды. Моё мнение о побеге и Вашем отъезде в Отрадное не изменилось – этого было не избежать. Однако меня гнетёт то, что произошло потом. Если бы Вы не уехали меня искать, не случилось бы того, что случилось. Я всегда любила Долли больше всех остальных сестёр, и мне тяжело сознавать, что я, пусть и косвенно, но виновата в случившихся с ней бедах.

Пожалуйста, тётушка, сами объясните всё это Долли. Пусть и она простит меня, как уже простил Алекс. Моей измученной душе так нужен мир…»