1941: фатальная ошибка Генштаба - Геннадий Николаевич Спаськов

из Высокого возвращался в Кобрин через Жабинку, думая застать там на командном пункте командира корпуса. В штабе все были на месте, а командир корпуса уехал в Брест…».

Штаб 28-го стрелкового корпуса после учений утром 21-го остался на своем полевом командном пункте в Жабинке и в место своей постоянной дислокации – Брест – возвращаться не собирался! И только командир корпуса уехал в Брест. Зачем? Учитывая действия Коробкова – скорее всего, не для вывода частей на позиции, а вслед за командармом «успокаивать» своих подчиненных.

А тем временем член Военного совета армии ринулся в 75-ю стрелковую дивизию (тоже армейского подчинения):

«Вскоре к нам присоединился член Военного совета дивизионный комиссар Шлыков. Он, в свою очередь, поделился впечатлениями о поездке на левый фланг армии – в 75-ю стрелковую дивизию. Положение в этой дивизии было примерно такое же, как и в 49-й. Два стрелковых полка размещались недалеко от границы, а один – со штабом дивизии. Командование дивизии зафиксировало ряд новых фактов, свидетельствовавших о выдвижении немецких войск к границе»321.

И там он тоже нашел, что, как и 49-я, 75-я сд так же находится в боевом положении по плану прикрытия – два полка у границы, а один – в резерве, со штабом дивизии. И здесь тоже был – по некоторым признакам, нелицеприятный – разговор с командованием дивизии, которое снова почему-то вынуждено было указывать высокому начальству фактами готовности немцев к нападению, напоминая об опасности, о которой оно знало не хуже командования дивизии.

Ну и отметим тот факт, что члены Военного совета армии отправились в войска утром, когда солнце уже начало пригревать, то есть часов в 7–8. Обратно же Сандалов возвратился к 4 часам дня.

Итак, после приказа из Москвы в ночь на 21 июня две дивизии 4-й армии из четырех к утру занимали свои боевые позиции. А теперь посмотрим, что в войсках приграничных округов произошло дальше.

Откат-2

После того как в ночь на 21 июня войска вновь были приведены в боевую готовность, музыка в ее честь в Западном и, отчасти, Киевском округах, играла недолго. К 16 часам дня, когда Сандалов вернулся в штаб армии, командиров частей и соединений уже не уговаривали, а заставляли отменить боеготовность своих войск.

К 18 часам авиаполки ЗапОВО, как им было приказано в шифровке № 962/ш, о своей боевой готовности в Минск так и не доложили.

В 16 часов 21 июня командир 10-й авиадивизии полковник Белов прилетел в 123-й истребительный авиаполк, чтобы провести совещание с командирами полков (тема понятна – завтрашняя война). На аэродроме его уже ждал начальник штаба дивизии полковник Федульев с новостью:

«– Получена новая шифровка. Приказ о приведении частей в боевую готовность и запрещении отпусков – отменяется. Частям заниматься по плану боевой подготовкой.

– Как так? – удивился. – Ничего не пойму.

– Ну что ж, нет худа без добра. В воскресенье проведем спортивные соревнования. А то мы было отменили их. В 33-м истребительном полку все подготовлено.

– Нет, Семен Иванович! Давайте эту шифровку не будем доводить. Пусть все остается по-старому…»322.

Причем летчиков заставили отменить не только приказ о боеготовности, но даже довольно безобидный приказ об отмене отпусков.

Можно понять Белова, насколько ему не хотелось отменять готовность своих частей ввиду очевидности предстоящего нападения немцев. Но доводить шифровку до частей ему все же пришлось.

Из журнала боевых действий 10-й сад323:

«21.6.41 15.00 Пом. нач. оперативного отделения дивизии капитан Островский по телефону «ВЧ» (Кобрин – Минск) получил устное указание от полковника Тараненко следующего содержания: “Шифртелеграмму о приведении частей в боевую готовность отменить. Частям продолжать летную тренировку и командирскую учебу с повышенной готовностью”. Это устное приказание было подтверждено шифртелеграммой за подписью полковника Тараненко.

21.6.41 17.00. Устное приказание командующего ВВС ЗапОВО было доведено частям диизии и в 17.00 шифртелеграммой начальник штаба дивизии в штаб ВВС ЗапОВО донесено: “Части дивизии находятся в состоянии лагерной службы с повышенной готовностью, часть самолетов, которая не мешает производству плановым полетам, оставлены рассредоточенными. Меры маскировки в целях учебы не сняты. (Федульев)».

Обращает на себя внимание, что сначала в 15.00, как и в сухопутных войсках (о которых чуть позже), было получено устное распоряжение об отмене готовности, а вслед за этим якобы пришла и шифротелеграмма аналогичного содержания. Но если она вообще и приходила, то, скорее всего, значительно позже, поскольку и в 17.00 боеготовность частей дивизии отменяли со ссылкой на устное приказание командующего ВВС округа.

Однако это были еще цветочки. Чуть позже командующий авиацией Копец со своим начальником Павловым сделали вовсе плохо укладывающееся в голове.

В июне 41-го лейтенант С.Ф. Долгушин, ставший потом известным асом, служил в 122-м истребительном авиаполку 11-й смешанной авиадивизии. Полк базировался на полевом аэродроме Новый Двор, километров в 20 от границы. В 12–15 километрах по другую сторону от нее, на аэродроме Сувалки, базировалась немецкая истребительная авиагруппа. Пилоты нашего полка регулярно вели разведку немецкого аэродрома. Делалось это так: летчики взлетали парой и летели вдоль границы, стараясь не пересекать ее. Один следил за воздухом и ориентирами на земле, чтобы не залететь к немцам, а второй в бинокль рассматривал немецкий аэродром (в ясную погоду с высоты он хорошо был виден) и считал немецкие самолеты. Обычно в Сувалках было около 30 истребителей. Но в последние дни перед войной число самолетов там стало резко расти. Поэтому командир полка приказал летать на разведку дважды в день. И к 21 июня пилоты насчитали около двухсот немецких самолетов. Причем кроме истребителей Ме-109 и Ме-110 там появились бомбардировщики Ю-87, Ю-88 и Хе-111.

После полета пилоты составляли отчет об увиденном и отправляли его дальше по команде. В конечном итоге отчеты попадали на стол Копеца. Видимо, Копец с Павловым решили убедиться в этом своими глазами, для чего сделали вылазку на самую границу. И вот какие выводы они из этого сделали.

С.Ф. Долгушин рассказывает исследователю из Гродно Василию Бардову:

И вот в субботу [21 июня] прилетел Павлов на Ли-2 и с ним Копец. Командир дивизии Ганичев прилетел на своем И-16…

Когда прилетели они (Павлов с Копцом) – мы только вернулись со свежими разведданными. Обрабатываем все это дело. Подходит машина эмка, и нам говорят: «Садитесь, ребята»… Привезли нас в штаб полка – в это имение Бобра-Велька: аэродром, за ним липы стоят, а за