Лоенгрин, рыцарь Лебедя - Юрий Никитин

Он усмехнулся и шепнул на ухо найтмару, ставшему лайтмаром:

– Ну-ка, покажи, умеешь ли и по лесу, где столько деревьев?

Конь моментально сорвался с места, Лоенгрин пригнулся к шее, зарывшись в гриву, ветви со свистом проносились над головой, часто конь красиво и мощно перепрыгивал препятствия в виде лесных завалов, наконец Лоенгрин остановил его на живописной поляне, соскочил на землю и с наслаждением растянулся на сочной траве.

В замке все время на виду и постоянно занят какими-то мелочами, и только вот так можно отрешиться от быта, успеть подумать над тем, так ли делает главное в жизни, туда ли идет, или же его теперь несет по течению та река, от которой старался держаться подальше…

Он лежал на спине, глядя задумчиво в синее небо с редкими облачками, когда прогремел, приближаясь, частый стук копыт, Лоенгрин оглянулся в удивлении и увидел, как в широкой полосе солнечного света, что льется сверху небесным дождем, легко и красиво мчится всадник на стройном тонконогом коне.

Он прищурился, но все равно не разглядел, солнечный свет сопровождает всадника вдоль всей тропы, часто вспыхивают и гаснут искорки на конской сбруе и доспехах…

Конь незнакомца проскочил поляну, перемахнул куст и, поднявшись на дыбы, замолотил в воздухе копытами.

Лоенгрин охнул, в седле прекрасного скакуна молодая женщина с роскошно развевающимися волосами, черными, как смоль, раскрасневшаяся от быстрой скачки, с бурно вздымающейся грудью, тонкая в стане и хищно прекрасная…

Она расхохоталась:

– Мой лорд, видели бы себя сейчас в зеркале!

Ее конь смотрел на Лоенгрина огненными глазами, пофыркивал и косил глазом на белоснежного коня.

– Леди Ортруда, – проговорил Лоенгрин ошалело.

Она расхохоталась.

– Я это, а не призрак! Вы поможете мне сойти?

Он вскочил на ноги, торопливо подбежал и подал руку. Она соскользнула к нему так, что упала бы, если бы не ухватил в объятия. Она прижалась всем жарким телом, горячая кровь снова ударила ему в голову, а сердце застучало со звериной мощью.

Некоторое время он ничего не соображал, слыша только учащающийся стук своего сердца, огонь воспламенил кровь, затем ощутил, что ее ноги все еще не касаются земли, и заставил себя медленно опустить, а затем разжать руки и отступить на шаг.

– Леди Ортруда, – проговорил он хриплым голосом, – как это вы… одна… в лесу…

Она расхохоталась, играя обнаженными плечами с удивительно гладкой чистой кожей, исцелованной солнцем и покрытой нежным загаром.

– Разве женщина может отправиться куда-то одна? – спросила она с веселым упреком. – Нет, там целая кавалькада кавалеров… Но у меня лучший конь, никто не мог меня догнать… а потом понять, куда я умчалась!

Он покачал головой, все еще потрясенный как ее появлением, так и близостью ее манящего тела.

– Вы ездите по-мужски, – заметил он осторожно.

– Верно, – ответила она с вызовом, но глаза смеялись. – Вы в священном ужасе?

– Наоборот, – ответил он. – В ряде стран, где я бывал, женщины ездят именно так.

– И уважения не теряют?

– Да, леди Ортруда.

– Спасибо, мой лорд, – ответила она чарующим голосом, – конечно же, так удобнее. Не понимаю, почему женщина должна всегда выглядеть беспомощной куклой!.. У меня есть в мешке еда и вино, мы можем перекусить, пока нас найдут.

Он в неловкости оглянулся.

– Леди, это против правил… Как бы люди что-то не подумали, когда нас отыщут здесь…

Она фыркнула.

– Вас волнуют такие пустяки? Я уверена, что если вас любят, то не усомнятся. Как наши близкие, так и наши друзья.

Он развел руками, а она быстро сняла с седла мешок, на свет сперва появилась белая скатерть, Ортруда расстелила ее по траве красиво и быстро, вытащила и разложила красиво порезанное холодное мясо, сыр, хлеб, поставила два серебряных кубка и с торжеством водрузила посредине узкогорлый медный кувшин.

– Присаживайтесь, мой лорд, – предложила она, – мы должны подкрепить свои силы, ибо вы в лесу уже несколько часов.

– А вы?

Она хитро улыбнулась.

– Я меньше, но проголодалась тоже.

Села она красиво и быстро, без всяких церемоний, просто подогнула в сторону ноги, они выдвинулись из-под платья почти до колен, верх неприличия, если во дворе на людях, но Лоенгрин с учащенным сердцебиением чувствовал, что здесь это правильно и естественно, глупо соблюдать придворный церемониал в чаще леса.

– Вы умеете везде устраиваться, – заметил он с неловкостью. – Обед ничуть не хуже, чем в замке.

– У меня все не хуже, – ответила она жизнерадостно. – Позвольте, мой лорд, я налью вам…

Наполняя его кубок, она наклонилась к нему, и Лоенгрин, стараясь не смотреть в низкий вырез ее платья, все равно ощутил мощный животный зов ее сочной зрелой плоти, готовой принять его безропотно и с готовностью.

– Прекрасное вино, – проговорил он, вперив взгляд в темно-красную струю, – вид у него такой, словно только что из рая…

Она подняла на него взгляд темных блестящих глаз и намекающе улыбнулась.

– Это когда Адам и Ева согрешили? Это правда, что не они вдвоем, а Ева со Змеем, пока Адам спал?

Он взял кубок, пальцы дрогнули, когда через защищающее благородное серебро ощутил заключенною в этом вине темную и сладко-порочную страсть.

– Да, увы, – ответил он замедленно, словно отвечал кто-то другой. – И первые дети, близнецы, у нее родились от Змея. А от Адама сын родился только через триста лет, и назвали его Сифом.

Она расхохоталась.

– Значит, к этому времени Каин успел наполнить своим потомством мир?

– Увы, – согласился Лоенгрин. – Успел…

– А что внуки Сифа?

Он развел руками.

– Несмотря на запрет, не устояли перед порочными правнучками Каина…

Она смотрела на него лукаво, глаза смеялись, а губы становились все крупнее и рельефнее, словно просились к страстным поцелуям.

– Ну почему так грустно? – прозвучал ее волнующий голос. – Святая Библия учит нас, что даже Ева была прощена Господом, а уж Адам так и вовсе остался свят!.. Так осушим кубки за наших прародителей!

Он готовился отказаться от вина и опустить кубок на скатерть, но сейчас нельзя себе позволить такое непочтение к основавшим род человеческий и давшим миру всех великих людей, в том числе святых и подвижников.

Она осушила кубок легко и просто, словно сладкую воду, но щеки разрумянились больше, глаза блестят, как спелые маслины, а грудь при каждом вздохе вздымается выше.