Последняя Академия Элизабет Чарльстон  - Диана Соул

– Вы? – шепотом спросила я. – Но вас покарают за молчание. Нельзя!

– Это ничего, – покачала головой Рита Вильсон. – Мне давно хотелось отдохнуть. Эти глаза видели столько, что все чаще хочется закрыть их насовсем.

– Что вы говорите? – Я гневно свела брови: – Не нужно так! Я – банши, и моя судьба предрешена, но даже мне совсем не хочется… закрыть глаза. Понимаете? Жизнь – самый дорогой наш дар!

– Да, если есть с кем этот дар разделить, – согласилась подруга мамы. Она выразительно посмотрела на наши с Виктором руки, сплетенные в единое. – За такую жизнь, где есть место дорогим людям, можно и бороться, и зубами вгрызаться. А у меня… Я свою судьбу давно предрешила, а выход из Пастырей лишь один – в могилу.

Повисло тягостное молчание.

Я не знала, что еще сказать. Не находила слов. Не находила сил.

– Мы отыщем выход, – вдруг сказал Виктор. – И время у нас всех еще есть. Проблемы нужно решать по мере их поступления. Сейчас у нас дохинай высшего уровня впереди. Я так думаю, что он сильнее всех, с кем сталкивались до сих пор. Потому прошу, Лизбет, расскажи всем о своем видении. Подробно. И про мой поступок. Я не умаляю своей вины, но и проклинать мужчину за обманутые девичьи грезы – ненормально. Хиткевич…

– Влюбилась, – закончила я за него. – И ее мечты, бережно собираемые и лелеемые всю жизнь, а потом возведенные в нечто суперважное в одну ночь, были разрушены и растоптаны. Что для мужчин всего лишь игра в любовь, то для женщин целый мир, за который они готовы в огонь и в воду…

Виктор нахмурился и отвернулся, но моей руки не выпустил. На протяжении всего рассказа о Хельге и ее прошлом в карете все молчали, зато по его итогу мисс Савье позвала Фенира-младшего по имени, потянулась вперед и, когда он обернулся, отвесила звонкую пощечину.

Молча. Ни слова не говоря больше и не выказывая и сотой доли раскаяния. А Виктор… Сначала его глаза зажглись яростью, он даже дернулся вперед… но замер. И отвернулся снова, тихо сказав:

– Будем на месте через десять минут. Предлагаю решить, как будем действовать дальше.

В этот момент я впервые поймала себя на мысли, что принимаю Фенира-младшего любым. Точно зная, за что он получил по лицу, зная, что это правильно, не могу его осудить наравне с остальными. И не могу не сердиться на профессора Савье за этот выпад. Могла бы и не распускать руки!

Такие мысли были странными, нелогичными и ничем не оправданными.

Вот только иначе я уже не могла.

– На кладбище пойдем только мы, – тихо сказал Гордон Фенир, точными выверенными движениями поправляя манжеты на рукавах идеально белой рубашки. – Я и ты, Виктор. Остальные будут стоять в стороне, ждать подмогу и вступать в бой, только если поймут, что мы терпим неминуемое поражение.

– Какой бой? – нахмурилась Савье. – Дайте мне поговорить с девочкой! Хельга…

– Там уже нет Хельги. Девочка приехала сюда, потому что полностью подчиняется воле хозяина. – Виктор посмотрел на брата, сел удобнее и продолжил: – Все мы пропустили инициацию высшей темной сущности. Только убив ее, сможем дать Хиткович шанс на выживание.

– Только не навредите ей, – умоляюще попросила Савье. – Она – хорошая девочка, просто очень одинокая. И запутавшаяся.

– До такой степени, что прокляла меня и погубила несколько жизней! – Виктор чуть сильнее сжал мою руку.

– О! Не нужно этого пафоса, – отмахнулась Савье. – Как часто все мы бросаемся страшными словами в гневе? Только вчера моя кухарка кричала на сапожника, желая ему, чтоб он провалился… Она не маг, но вдруг в ней открылись бы способности в тот момент? И что тогда?

– Тогда сапожник провалился бы, а ее судили, – как ни в чем не бывало ответил Фенир-старший.

– Но…

– Никаких но. – Ректор приструнил профессора одним взглядом. – Ребенка можно оправдать за многое, взрослым оправдания нет. Человек, достигнувший определенного развития, должен понимать, что он – есть сосуд, наполненный огромной силой. Грубость, хамство, сказанные вскользь гадости, пожелание несчастий или просто постоянные жалобы на жизнь – все это притягивает в ответ еще больше зла и неминуемо приводит к беде. За такое нужно судить.

– За слова? – Савье усмехнулась. – Значит, если я скажу, что вы – напыщенный…

– Осторожно, – совсем тихо проговорил Гордон Фенир.

– Угрожаете мне? Без суда и следствия? – съехидничала женщина.

– Вы только что ударили моего брата. Без суда и следствия. И теперь ждете от меня справедливости?

Тон его голоса был настолько холоден, что я плотнее придвинулась к Виктору, а Савье наконец умолкла, напротив, отодвинувшись подальше.

– Все будет хорошо, – внезапно сказал Виктор, повернувшись ко мне. – Как только закончим здесь, поедем праздновать в “Столиковичъ” – это местный ресторан. Там шикарная кухня, скажу я вам.

– Я заказала бы бифштекс с кровью, – неожиданно присоединилась к беседе мисс Вильсон. – Определенно. Большой кусок.

– А я бы выпил, – кивнул Гордон. – Совсем немного, для поддержания настроения.

Мы переглянулись и улыбнулись друг другу, прекрасно понимая, что ресторана никому из нас не видать. В худшем случае все закончим на изнанке, в лучшем… хотя можно ли назвать Суд Пастырей лучшим?..

Карета замедлила ход уже спустя пару минут. Остановилась.

– Пора, – сказал Гордон Фенир, посмотрев на брата. – Зададим жару.

– Как в старые добрые… – улыбнулся Виктор, вдруг показавшись мне совсем мальчишкой.

– Виктор! Будь осторожен, – попросила я, задержав его на миг. – Пожалуйста.

Он удивленно округлил глаза, потом цыкнул и повел плечами, жалуясь мисс Вильсон:

– Нет, ну вы видите? Мне нужно идти на опасный бой, и только тогда она осмеливается назвать меня по имени! Женщины… Представляю, как на первое свидание буду уговаривать…

С этими словами он вдруг улыбнулся широко-широко, подмигнул мне и вышел не оглядываясь.

Виктор Фенир

Я еще и трех шагов не сделал, подступая к кладбищу, как понял: дохинай уже просочился в наш мир. Сущность заявляла о себе с помощью медленно расползающейся тьмы и чувства ужаса, закрадывающегося под кожу.

– Оно… – заговорил Гордон.

– Знаю. – Я вытянул руку вперед и призвал посох.

Боковым зрением заметил в руках брата такой же – он не призывал его вот уже… Сколько? Десять – пятнадцать лет. С тех пор как завязал с приключениями и решил идти по стопам отца в политику и серьезные дела. Дошел в итоге до ректора в Карингтонской академии, а потом и до кладбища с восставшим дохинай. А я всегда говорил, что оседлый образ жизни до добра не доводит.

– Нам придется разойтись, – Гордон покачал головой, – как бы мне этого ни не хотелось…