Дорога перемен - Джоди Пиколт

Я пытаюсь работать в теплице, но никак не могу сосредоточиться. В голову постоянно лезут глупые воспоминания времен старших классов — дурацкие случаи с городскими девчонками, с которыми, вероятнее всего, тусовалась и Джейн. Похоже, что я всегда западаю на определенный тип: на девушек, которые, кажется, так усердно терли лицо, что щеки порозовели; на девушек с прямыми блестящими волосами, от которых, если подойти ближе, пахнет малиной. Я влюблялся в них без памяти, с первого взгляда, сердце неистово билось в груди, во рту пересыхало, а я набирался мужества и пробовал еще раз. «Никогда не знаешь, где повезет», — убеждал я себя. Может быть, эта девушка не знает, откуда я родом. Может быть, она из тех, для кого это не имеет значения. В итоге я понимал, что ошибался. Они не говорили этого прямо, однако их намеки были понятны и недвусмысленны: приставай к своим сельским девкам.

В этом и заключалась моя первая ошибка с Джейн. Нужно было просто обойти ее стороной. Рассказать, где искать Джоли, и ни в коем случае не просить ее помочь со стрижкой овец. Я затеял все шутки ради, но это было неправильно. Она не такая, как мы. Она шуток не понимает.

Я ловлю себя на том, что не заметил, как вышел из теплицы, а сейчас стою перед мертвой яблоней, не отрывая взгляда от Джоли и его сестры. Джоли замечает меня и машет, чтобы я подошел. С другой стороны подходят Хадли с Ребеккой.

— Где вы бродили, ребята? — спрашивает Джоли. — Мы уже проголодались.

Я открываю рот, но ничего не могу сказать.

— Ходили к озеру, — признается Хадли. — Ребекка рассказывала мне о глупостях, которые вы творите на семейных праздниках по случаю Рождества.

У него дар с честью выходить из подобных ситуаций. Он умеет решать проблемы, выпутываться из сложных положений, сглаживать шероховатости, приободрять окружающих.

— Сэм, — обращается она ко мне. — Джоли говорит, что у вас здесь почти пятьдесят гектаров? — Она прямо и дружелюбно смотрит на меня.

— Вы разбираетесь в яблоках? — спрашиваю я слишком грубо.

Она качает головой, так что ее хвост скачет по плечам. Конский хвост. Не часто встретишь взрослых женщин с хвостом, в этом вся она.

— В таком случае это не будет вам интересно.

Хадли смотрит на меня, словно говоря: «Что, черт побери, на тебя нашло?»

— Еще как будет! Так какие сорта вы выращиваете?

Я продолжаю молчать, а Джоли и Хадли начинают наперебой называть сорта и виды яблонь, растущих в саду. Я останавливаюсь у сухого дерева всего в нескольких сантиметрах от нее и осматриваю кору на ветке. Делаю вид, что занимаюсь чем-то необычайно важным.

Джейн подходит к ближайшему дереву.

— А это что за сорт?

Она берет «пуритан», поднимает его к теплому послеполуденному солнцу, а после подносит к губам, собираясь откусить. Я стою за ее спиной и понимаю, что она намеревается сделать. Но мне известно, что утром эту секцию обрызгали пестицидами. Я инстинктивно подаюсь вперед и выбрасываю руку поверх ее плеча — на мгновение ее теплая и прямая спина прижимается к моей груди. Яблоко, которое мне удается выбить у нее из руки, тяжело, словно камень, падает на землю.

Она оборачивается. Ее губы в сантиметрах от моего лица.

— В чем, черт возьми, дело?

Я думаю: «Садись в машину; возвращайся туда, откуда приехала. Или оставь свои грандиозные планы и разреши мне управлять этим местом, как я считаю нужным. Здесь я самый главный». Наконец я киваю на дерево, с которого она сорвала яблоко.

— Их сегодня опрыскали.

Я обхожу ее, минуя шлейф духов, повисший между ее кожей и теплым воздухом сада. Задеваю ее плечом и каблуком сапога наступаю на чертово яблоко. Я пристально гляжу на Большой дом и продолжаю идти. Не оглядываясь.

«С глаз долой, — говорю я себе, — из сердца вон».

Поскольку Большой дом был построен в девятнадцатом веке, система водопровода и канализации была заменена. Естественно, в доме были ванные комнаты, но мало. Проживающим на втором этаже приходилось пользоваться хозяйской ванной: посредине помещения стояла ванна на одной лапе-ножке, от посторонних глаз ее скрывала круговая штора; в углу — старинный унитаз с подвесным бачком с цепочкой.

Сегодня я встала так поздно, что была уверена: все уже отправились в поле. Поэтому я вошла в ванную и включила душ. Комната заполняется горячим паром, и я начинаю распевать песни в стиле ду-вуп, поэтому не слышу, когда открывается дверь. Когда я выныриваю из-под душа, чтобы взять полотенце и вытереть с глаз мыло, то вижу, что перед зеркалом стоит Сэм Хансен.

У него все лицо в креме для бритья, а побрить он успел лишь небольшой участок. Я настолько изумлена, что просто стою, открыв рот, в чем мать родила. В ванной нет защелки, поэтому я могу понять, почему он вошел. Но остаться? Начать бриться?

— Прошу прощения, — выдавливаю я. — Я здесь душ принимаю.

Сэм поворачивается в мою сторону.

— Вижу.

— Вам не кажется, что вы должны уйти?

Сэм трижды стучит бритвой по фарфоровой раковине.

— Послушайте, у меня днем важная встреча в Бостоне, а через три четверти часа — собрание в Стоу. У меня нет времени ждать, пока вы закончите трехчасовое сидение в ванной. Мне нужно было зайти в ванную побриться. Я не виноват, что вы выбрали такое чертовски неудобное время, посреди дня, чтобы принять душ.

— Подождите минутку. — Я выключаю воду, хватаю полотенце, заворачиваюсь в него и отдергиваю занавеску. — Вы нарушили мое уединение. Вы всегда врываетесь к людям, когда они принимают ванну, если опаздываете? Или только ко мне?

— Ну, хватит с меня, — произносит он, ведя бритвой по щеке. — Я кричал вам, что вхожу.

— Да? Я не слышала.

— Я постучал и предупредил, что сейчас войду. А вы ответили: «Угу». Я слышал это собственными ушами. Угу.

— Ради бога, я просто напевала себе под нос! Я не приглашала вас войти; просто пела в душе.

Он поворачивается ко мне и многозначительно приподнимает бритву.

— А мне откуда было знать?

Он пристально смотрит на меня. Его рот в кругу белой пены — извращенный вариант Санта-Клауса. Его глаза вспыхивают едва заметно, всего на секунду, которой оказывается достаточно, чтобы осмотреть мое завернутое в полотенце тело с ног до головы.

— Поверить не могу! — восклицаю я, распахивая дверь ванной. Врывается прохладная струя воздуха, и кожа у меня на спине покрывается мурашками. — Я иду к себе в спальню. Будьте любезны, потрудитесь сообщить, когда закончите бриться.

Я ухожу, оставляя на восточном ковре в коридоре мокрые следы.

В спальне я ложусь на кровать, сняв полотенце и подстелив его под себя. Подумав, снова кутаюсь в полотенце. С моей-то удачей… С него станется ворваться в комнату без предупреждения.