Невеста Моцарта - Елена Лабрус

— Слышь, холуй, это только между крестницей и мной. Мы всё же почти семья. Так что иди, парень, погуляй. Ничего с ней не случится, мамой клянусь, — оттянул он лямки майки большими пальцами, словно это были подтяжки, резко отпустил и кивнул в сторону коридора. — Дверь там.

Секундная задержка показалась мне вечностью, но, подумав, а, может, оценив обстановку, Иван всё же вышел. Едва входная дверь хлопнула, Ильдар Саламович встал и плотно закрыл дверь в комнату.

— Ну говори, — он снова устало упал на стул.

— У вас есть доступ в архив города? — не стала я тянуть.

— А что такое? — удивился он.

— Хочу посмотреть на оригиналы тех документов, что отцу вручили вместе с особняком.

— Так твой отец на них уже смотрел, — прищурился он. — И даже с главным архитектором города разговаривал. Не с нынешним, тот сопляк ещё неопытный, а с прежним. Он ему и старые карты города дал, где был обозначен особняк. А эксперты подтвердили и подлинность купчей, и время постройки. Ты сомневаешься что ли, солнышко, в чём? — усмехнулся он.

— Сомневаюсь, — честно призналась я. После разговора с мамой я уже во всём сомневалась. Теперь вот ещё какая-то Ирка-дырка. Правда на счёт неё у меня как раз сомнений, что трахает её Моцарт, не было.

— В документах ты ничего не найдёшь, никаких изъянов, — покачал он головой. — Неужели, думаешь, мы не проверили?

— А кто продавец? Кто этот Семёнов Артём Алексеевич?

— О, этого я в первую очередь потряс, — с тоской заглянул он в пустой стакан и снова потянулся к бутылке. — Молодой мужик, бесконечно далёкий от всего этого «искусства», — показал он пальцами кавычки, отставив пустую бутылку. С вожделением сглотнул, выдохнул, выпил. И продолжил осипшим горлом: — Сейчас работает в Кремниевой долине по контракту в одной из высокотехнологичных корпораций, то ли в Гугл, то ли в Эппл. Но прадед его был тот ещё Корейко. Читала «Золотой телёнок»?

Я не читала, но кивнула. Смотрела фильм, поэтому поняла о ком разговор.

— Во-о-от, нагрёб этот Корейко деньжищ на спекуляциях во время голода и тифа, и по дешёвке на закладные приобрёл особняк. Потом собрал вещички и удрал в Штаты. И, реши молодое советское государство оставить особняк себе, не пригодились бы те бумажки. Но или сразу домишко им этот почему-то не приглянулся, или потом где-то в архивах затерялся как штатная единица — его не оформили, на учёт не поставили. В бомбёжку ещё снаряд в него попал. А уже в мирное время эту рухлядь обстроили вокруг, и вроде как стал числиться старый хлам на современных планах города пустым местом. И ничего не построишь — развернуться там негде, и реставрировать как исторический объект — никому не нужен. А тут бабка того инженера из Кремниевой долины, — он щёлкнул пальцами, словно припоминая имя.

— Семёнов, — подсказала я.

— Да. Бабка его умерла, и оказались в её бумагах в том числе и документы на особняк, что ей от того самого Корейко, остались. Адвокаты парня стали поднимать архивы, узнавать, копать и где-то в Российском законодательстве нашли закорючку, что позволила оформить и особняк, и землю как собственность. Парень честно все грабительские налоги в казну заплатил, а потом, не будь дураком, и продал его с хорошим наваром. В общем, все остались довольны. Всё честно и законно. Вот так.

— А на отца он как вышел?

— Так эксперт, к которому адвокаты обратились, сам твоему отцу позвонил, когда увидел, что дом принадлежал Мелецким.

Дядя Ильдар шумно выдохнул, обдав меня тяжёлым дыханьем, и боком навалившись на стол, снова стал перебирать пустые бутылки.

И вроде всё казалось честно и законно в этой сделке, но меня так и не оставили сомненья, что за этим тоже не стоит Моцарт. Что-то не отпускало. Беспокоило. Зудело. Очень уж красиво всё складывалось. Что подвернулся это особняк именно моему отцу, и именно в то время, когда в его жизни возник кризис. А как иначе назвать желание честного интеллигентного человека ввязаться в аферу с антиквариатом?

И тут я ещё кое-что вспомнила.

— Скажите, дядя Ильдар, а то дело, связанное с подделкой предметов искусства, что вы расследовали, когда познакомились с мамой, вы помните его?

Он обернулся, «выжимая» в стакан очередную бутылку и гнусно усмехнулся:

— Я каждое своё дело помню, солнышко. И даже часть чужих, как, например, то, где твой драгоценный жених чуть не до смерти истерзал девчонку. Он, конечно, постарался такое забыть, но я не забыл…

Проклятье! Ну какой теперь антиквариат, теперь я не могла не спросить:

— Какую девчонку?

— Совсем ещё ссыкуху, не старше тебя. И вроде как был он тогда не в себе, только жену с ребёнком похоронил, и уже полгорода залил кровью: из банды Дывыдовской один Давыд и остался да два его самых отъявленных головореза. Но девчонка-то была ни при чём. Она у него, знаешь, как сучонка жила: полы мыла, стирала, жрать готовила. Придёт твой Мо, выебет её, по роже даст, чтобы под ногами не путалась, нажрётся как свинья и спать.

И я точно знала, что трезвый дядя Ильдар никогда не выражался бы при мне такими словами, но сейчас, пьяный… Я отчаянно не желала этого слышать и верить его словам, но невольно затаила дыхание.

— Она вроде как бежать хотела, эта Настя, да было бы куда. Однажды даже попыталась. Он её неделю искал, но нашёл. Приволок назад. Избил до полусмерти, на ней живого места не осталось. Изнасиловал так, что своей елдой и рот порвал, и задницу. Что ты кривишься? Не нравится? — усмехнулся он. — А ты думаешь он всегда был такой бритенький, гладенький и чистенький как варёное яичко? Выродок бандитский твой Моцарт! Каким боком к свету ни поверни, чёрен, не отбелишь. Сломали его тогда, когда жену беременную убили, — брезгливо оскалил дядя Ильдар жёлтые зубы. — И никуда ярость его не делись. Вот тут сидит, — постучал он себя по груди. — Внутри. Лютый зверь твой Моцарт.

— Мой Моцарт?! Мой?! — подскочила я. Хотелось пнуть что-нибудь, разбить, заорать. — Так не вы ли меня ему отдали? Не для вас ли я должна была за ним шпионить? Вы да мой милый интеллигентный папенька!

— Он сам попросил тебя, дурочка. Сам! — глядя на меня, словно я грязная девка на панели, дядя Ильдар развалился на стуле и почесал яйца.

— А вы и не растерялись, под белы рученьки меня к нему доставили. Нате, господин Моцарт, ебите новую ссыкуху. Что? Не так? Вот только не говорите: я тебя предупреждал. Не поздновато вы пришли в тот бар со своими предупреждениями?

— Не веришь? — усмехнулся он, как старый кот, так увлёкшись своими яйцами, что и не замечал, как их начёсывает.

— Шли бы вы уже помылись, Ильдар Саламович. От вас разит, — скривилась я.

— Помоюсь, — лениво встал он. — Выйду на работу и помоюсь. А пока я в отпуске. И завали-как ты ебало, детка. Никто тебе ничего не должен. Всё вообще должно было быть не так.

Он словно нехотя, тяжело дошёл до шкафа, выдвинул ящик, сгрёб в руку какие-то бумаги, вернулся и, зло их смяв, швырнул мне: