Идишская цивилизация. Становление и упадок забытой нации - Пол Кривачек

Боплановские «три дня в неделю» могут быть и преуменьшением. В 1602 году совет раввинов требовал от еврейских арендаторов, чтобы те не заставляли своих крестьян работать в субботу:

Если крестьяне обязаны работать в будни [для христиан – с понедельника по субботу] <…> дайте им полный отдых в шабат и [еврейские] праздники. Живя в изгнании и в египетском рабстве, наши предки выбрали субботу для отдыха. <…> Поэтому там, где гои находятся под нашей властью, [евреи] обязаны соблюдать закон. <…> Пусть они не будут неблагодарны Источнику щедрот[195].

То, что такое увещевание было сочтено необходимым, означает, что идеалы обычно не соблюдались. Действительно, источники свидетельствуют, что очень часто каждого мужчину-крестьянина принуждали работать полную неделю[196], оставляя его жене и малолетним детям, если они у него были, право производить едва хватавшие для пропитания и выживания продукты на собственном небольшом участке. Жизнь украинских крепостных была сравнима с жизнью рабов-негров на плантациях южных штатов Америки до войны Севера и Юга.

Не стоит и говорить о том, что богатые арендаторы составляли ничтожное меньшинство среди говоривших на идише – менее 2%. Подавляющее большинство еврейского населения, простолюдины, зарабатывали на хлеб в качестве рабочих на мельницах и в тавернах, ремесленников – шляпников и портных или прислуживали во время религиозных обрядах. Все это не могло их обогатить. Еврейские трактирщики проводили свою жизнь в дымных деревянных хижинах, их дети бегали полуголыми среди пьяных крестьян, сидевших на утрамбованных земляных полах, где не было даже пучка соломы, на который можно было бы прилечь. Много было неимущих и безработных, содержащихся общиной, – до 25% от числа говоривших на идише. Но, как это часто бывает, дурная репутация, заслуженная бесстыдным меньшинством, привела к возмездию, павшему на головы неповинного большинства. Суждение известного историка Польши профессора Нормана Дэвиса строго, но, вероятно, справедливо:

Еврейский арендатор держал в своих руках жизнь и смерть населения целых районов и, не имея по отношению к ним никакого интереса, кроме краткосрочного и чисто финансового, стоял перед неодолимым искушением обобрать до нитки своих временных подданных. <…> В 1616 году половина королевских имений на Украине находилась в руках еврейских арендаторов. О жившем тогда князе Константине Острожском говорили, что он нанял более 4000 еврейских агентов. Результат был очевиден. На всю еврейскую общину было направлено возмездие, изначально предназначавшееся ее наиболее предприимчивым членам, а сама община стала символом социальной и экономической эксплуатации[197].

Однако когда Дэвис пишет, что «угнетательский еврейско-дворянский альянс» был единственной причиной ужасного возмездия, в будущем постигшего евреев, он заходит слишком далеко, переходя от истории к полемике. Главнейшая причина приближавшейся к Украине бури заключалась в том, что эта часть нецивилизованного Востока находилась на границе между обработанной и дикой частями, и граница эта была зыбкой.

В то время как говорившие на идише шли с запада на восток, границы последнего постоянно сдвигались на запад. К 1600 году турки отбили у Литвы ее южную часть. Османская империя теперь владела землями от Причерноморья до Адриатики. Кавказ, Балканы, Румыния и Венгрия стали владениями султана. Литва страдала от постоянных вторжений и рейдов на города и деревни через опасно проницаемую степную границу протяженностью в полторы тысячи километров – хотя и не турок, целью которых было проникнуть дальше, в самое сердце Центральной Европы, повторив попытку захватить Вену, – но их вассалов-татар, потомков монгольских завоевателей, все еще оккупировавших Крым и «дикие равнины» Северного Причерноморья.

Один из самых известных рассказов-респонсов рабби Меира из Люблина (1558–1616), известного под именем Махарам, иллюстрирует ежедневные опасности, которым подвергался человек, в данном случае «неудачливый, больной, испытывавший трудности, страдавший от эпилепсии», живший с множеством детей в нееврейской деревне, будучи там единственным евреем:

Это случилось в то время, когда на Волыни происходили волнения, вызванные вторжением татар. В тот момент по велению генерала и его офицеров каждый человек должен был быть готов со своим оружием принять участие в битве и бороться с мародерами. Однажды случилось, что этот человек пристреливал свое ружье, как это обычно делают мушкетеры. Он стрелял через окно своего дома в мишень, прикрепленную к забору во дворе. Но тут с улицы во двор вошел человек и захотел войти в дом, подошел к месту этой стрельбы и, по несчастью, был убит, хотя его не видели и, уж конечно, в него не целились. Ибо стрелявший никогда не видел этого несчастного, как выяснилось впоследствии благодаря показаниям свидетелей на суде. Свидетели показали, что нееврей-офицер, командовавший евреем-мушкетером и отвечавший еще за десять человек, стоял снаружи, чтобы не пропускать никого во двор. Действительно, он поступил так, потому что кричал входившему во двор и предупреждал его, что выяснилось на суде. Теперь этот мушкетер пришел ко мне, горько плача и рыдая от всей души, и хотел принять любое наказание за несчастье, происшедшее по его вине[198].

У Меира из Люблина была репутация снисходительного человека. Что это значило в 1600 году, ясно из наказания, наложенного им на больного просителя, эпилептика, признанного гражданским судом невиновным. Сегодня невольному убийце, вероятно, предложили бы проконсультироваться у юриста. Рабби Меир предписал, вдобавок к аскезам – в течение целого года поститься три дня в неделю, не употреблять алкоголя и праздничной еды, забыть о подушках и о чистой одежде – следующее:

Сначала явиться в святую общину Острога и лечь на пороге синагоги, когда все уйдут, а потом подвергнуться бичеванию и покаяться в своих грехах. Затем пойти в святую общину Винницы, затем в Заславль, затем в Острополь, потом в Синяву и в конце в святую общину Константинова и поступить там так, как сказано выше.

Разумеется, польские власти не могли для защиты своей территории полагаться только на стрелков-любителей. Они должны были обеспечить себе настоящую защиту. Но у них не было ни людей, ни опыта для сражений в степи. Поэтому, совершая классическую ошибку, от которой их могло бы предостеречь хотя бы короткое знакомство с отношениями римлян с германскими племенами, они прибегли к помощи тех, кого считали естественными врагами турок, – группы людей со стороны, живших как в пределах, так и вне литовской границы.

Казаки, полукочевые самоуправлявшиеся военные общины, вначале состоявшие из беглых крестьян, грабителей и торговцев, селившихся на берегах Днепра за порогами, в Запорожье, давно конкурировали с татарскими ордами за контроль над пастбищами. С начала XVI века польские короли организовали запорожских казаков в «реестровые» военные отряды для защиты границ королевства. В XVII веке казачьи полки сражались в континентальных войнах под польскими знаменами. Но казаки были православными, а поляки – католиками. Поляки считали себя господами, а казаки считали себя свободными. Напряженные отношения между ними были очевидны.