Страна коров - Эдриан Джоунз Пирсон

– Надеюсь, что нет, – сказала она. – Хотя и это бы меня не удивило. Если в Коровьем Мыке что и есть, то интуиция.

– Не думай, пожалуйста, что я стыжусь нас с тобой, Бесси, или что я глубоко осведомлен о том, знаешь, что ты была разведена три отдельных раза. Дело вовсе не в этом. Скорее, ну, в том, что у нас такой маленький кампус. И мне бы не хотелось, чтобы наши отношения стали кормом для сладострастного интереса мелкого колледжа.

Бесси рассмеялась.

– Насчет этого ты не беспокойся. На каждые формально признанные отношения в Коровьем Мыке приходятся сотни таких, что обитают в тенях. Если, по-твоему, то, чем мы занимаемся, достойно сладострастного интереса, знал бы ты, чем занимаются другие!..

И тут она поведала мне о множестве половых идиосинкразий кампуса и романов региональной известности. Как преподавателя мировых религий застали за половым актом с молодым преподавателем этики на складе. И про двух семейных преподавателей предпринимательства, которые много лет поддерживали внебрачную связь. Зашла речь и о штатном преподавателе химии, которому неоднократно объявляли выговор за то, что на лабораторных занятиях он непристойно обнажался перед студентками медсестринского дела. И о преподавательнице истории искусств, в чьем «саабе» страсти разыгрывались похлеще, чем на Маленькой Круглой Высоте[30]. Фигурировал макроэкономист с волосатой спиной. И Марша Гринбом – эта была просто ненасытна. И два гомосексуалиста на кафедре искусств. И садовод-огородник из Западной Вирджинии, переодевающийся в женское. И хозяин борделя, уроженец Невады, ставший составителем заявок на субсидии. И большевик, склонный к свободной любви. И Тимми из будки охраны. И охранник с «полароидом». В их число даже не входили преподаватель творческого письма с его студентками; Шлокстины, чей брак был открыт так же, как поле кукурузы в Небраске; и пост-тантрические Льюк Куиттлз и Этел Ньютаун, которые съехались вместе и погрузились в беспорядочный роман вопреки скорбным возраженьям бессчастного супруга Этел Стэна. («В сравнении с преподавательским составом вашего местного общинного колледжа, – недавно прочел я, – внештатные жители Содома и Гоморры были вялы и благопристойны!») И все вот это вот даже не принимало во внимание кафедру математики, чьи печально известные математические оргии по другую сторону стены моей квартиры уже достигали пронзительной резкости.

– Когда же все это закончится?! – ловил я себя на отчаянном взывании ко всем, кто был готов меня слушать. – Семестр уже месяц как в разгаре, шум не стихает никогда, и мне позарез нужно поспать! Когда это закончится?!

– Сразу перед промежуточными контрольными, – предсказал Рауль.

– В свое время, – сказала Гуэн.

– Когда сама история устареет, – заметил Уилл.

– Понятно. Ну, если это займет так долго, что же мне пока делать?

– Подходите философски, – сказала Гуэн.

– Вы должны выступить против них на своих условиях, – сказал Расти.

– Составьте письменный план, – сказал Рауль. – А затем выполняйте.

– Но как можно относиться философски без сна? И как идти на конфронтацию, когда мне конфликты никогда хорошо не удавались? Разумеется, мне бы хотелось составить какой-нибудь план, но разве у нас и без того не избыток несостоятельных планов по улучшению нашего колледжа на грани краха?

Уилл рассмеялся.

– Вообще-то вы ничего не сможете с этим сделать, – объяснил он. – Поверьте тут вашему наставнику, Чарли: с математикой не поспоришь. Исторически у этой дисциплины всегда был особый повод для гордости – она холодна, последовательна и непреклонна перед капризами человеческих эмоций. Как, бывало, говорила моя жена долгими зимними ночами. Она говорила: Уильям, если ты сию же секунду не вытащишь пальцы из моей щели, тебе придется платить адскую цену. Такая она была в последние годы…

– Мистер Смиткоут?

– А потом просто смеялась и откидывала простыни…

– Уилл?

– И брала мою ладонь и клала ее себе на голый живот…

– Уилл!

– И придерживала ее там…

– А потом?

– Ну а потом, – заключил Расти, – Билл оставил Бесси и ушел к своей последней тридцатилетке – текущей, – и с тех пор они с ней вместе. Для Бесси это стало последним опустошительным предательством. Для Билла – чем-то вроде победы над жизнью. Но поглядим еще, сколько это продлится…

– А сколько это продлится? – спросил я.

Доктор Фелч пожал плечами.

– Очень непросто сказать, – ответил он. – Вероятно, покуда они не выведут всю эту юношескую прыть из своих организмов. Пока не улягутся математические гормоны. Говорят, Архимед наслаждался услугами начинающих геометров, даже когда ему было сильно за семьдесят. Поэтому, вероятно, вам предстоят еще несколько лет по крайней мере бьющегося стекла…

– Но я же не могу так долго ждать, покуда утихнет их математическая любовь. Мне сейчас спать нужно. От этого зависит судьба колледжа!

– Вы там держитесь, Чарли…

И потому я всеми силами старался не замечать гвалт из-за стены и сосредоточиваться на том, что Бесси мне рассказывала за рагу с потрохами, которое приготовила на ужин.

– С учетом всего, что творится в кампусе, – говорила она, – я б не стала волноваться из-за того, что кто-то говорит о нас. В сравнении с блеском преподавательских романов мы с тобой примерно так же замечательны, как пара женатых библиотекарей, обсуждающая на скамье в парке литературные рецензии.

Я кивнул и откусил от ее потроха.

– Это, наверное, успокаивает. Но, Бесси, что обо всем этом думают твои дети? Понимаешь, о тебе и обо мне? Не задаются ли они вопросом, где ты пропадаешь каждый второй вечер?

– Чего ради им чем-то задаваться?

– Не знаю. Мне просто кажется, что им наверняка было б любопытно, где их мать. И с кем. Разве нет?

– Нет, не было б. И не должно. Пока, во всяком случае. Всякому любопытству – свои время и место. И конфликту свои время и место. Но давай не опережать события, ладно? Теперь ни для того, ни для другого не лучшее время.

И Бесси сменила тему.

– Как рагу? – спросила она.

– Очень вкусно, – сказал я. – Вообще-то восхитительно.

– Я рада, что тебе нравится. Мне такое отец, бывало, готовил, когда я была маленькой. Когда он еще был жив…

Бесси притихла.

А я кивнул и проглотил еще кусочек.

* * *

– Но что же они о нас говорят? – спросил я Этел на огневом рубеже тира однажды днем. Мы с нею уже взяли оружие, но еще не надели наушники и защитные очки.