Посредник - Андрей Мартьянов

Из-за плеч сержантов короля Славик мог рассмотреть только стол брата Герарда, лужу подсохшей темной крови на полу и голые ступни преподобного. Одна деревянная сандалия слетела с ремешков и валялась рядом.

– Наследили, – недовольно бросил капитан. Вошел в комнату. – Ваше преподобие, братья пытались оказать помощь, остановить кровь?

– Да, – согласился брат Арнальд. – Но быстро увидели, что Герард из Кларено уже скончался – да примет Господь его душу! – и сообщили приору монастыря, а через него и мне.

– Гуго! – повысил голос Марсиньи. – Оба Гуго! Попросите благословения отца-настоятеля и опросите монахов, особенно тех, кто был на ночном бдении… Брат Арнальд, вы не возражаете?

– Исполняйте свой долг, мессир капитан, – откликнулся инквизитор. – Я не вправе мешать слугам короля.

– Хорошо-о… – Гуго де Кастро и Гуго де Ла Сель, кликнув с собой еще троих сержантов, отправились в сторону покоев аббата, Марсиньи меж тем присел на корточки подле невинноубиенного. Рассуждал вслух, ничуть не стесняясь десятка зрителей. – …Вот надо же, насколько неаккуратно! Преподобный не ожидал нападения и не сопротивлялся, умер в один миг – лезвие вошло в кадык и перерубило хребет, острие вышло на шее сзади, наполовину пальца. Крови не слишком много, ряса не запачкана… Удар нанес очень сильный и знающий свое дело человек – целил в гортань, преподобный не мог закричать.

Марсиньи взялся за рукоять кинжала, вытащил. Отыскал левой рукой в поясе тряпицу, тщательно протер лезвие и гарду.

– Очень необычная работа, – сказал капитан. Протянул клинок брату Арнальду. – Вы никогда не видели это оружие, преподобный? У кого-нибудь из мирян, работающих при монастыре?

– Нет, – отрицательно покачал головой монах. – Итальянская работа?

– Не знаю…

Кинжал передавали из рук в руки – чтобы каждый мог взглянуть. Дошла очередь до Славика. Ручка наверняка деревянная, крашенная в черное – напоминает формой вытянутый Молот Тора. Делали в Скандинавии? Лезвие в виде листа осоки, длиной сантиметров двадцать. Металл на эфесе и гарде похож на латунь или бронзу. Никаких символов, гравировки или мастерского клейма.

И все равно есть в нем что-то неуловимо-узнаваемое!.. Но как? Откуда? Не вспомнить.

Иван, повертев в руках кинжал, бесстрастно пожал плечами и передал дальше. Заметно общее недоумение: вроде бы привычное для XIV века холодное оружие, однако какое-то неправильное. Чужое. И никто не сумел выразить словами, отчего создается подобное впечатление.

Прошло не меньше трех часов, пока Марсиньи с помощниками – особо усердствовал Гуго де Кастро, будто Герард Кларенский был ему отцом родным – не опросили всех, до кого сумели дотянуться, и не договорились с инквизицией о незамедлительных совместных действиях: жителей близлежащих кварталов и владельцев домов непременно подвергнуть строгому допросу – что видели, не встречали ли странных незнакомцев. Засим необходимо донести до десятников стражи городских ворот распоряжение задерживать всех подозрительных.

И, разумеется, надо обязательно доложить в Консьержери. Дело государственное!

Доложили. Король в сопровождении Ги де Ногарэ и епископа де Вэра приехал в аббатство вскоре после полудня – государь хмурился, всем видом показывая крайнее неудовольствие, а это означало, что Филипп в гневе будет способен на резкие и не всегда оправданные шаги, о которых потом придется сожалеть…

– Сир, могу я нижайше просить о приватном разговоре? – в тот момент, когда Филипп начал в голос отчитывать бледного настоятеля аббатства Сен-Жан, вперед неожиданно вышел шевалье де Партене. – Вы должны помнить о наших беседах в Лувре и Новом Тампле. Это важно, сир…

Молчаливый канцлер Ногарэ вздернул правую бровь: ничего себе нахальство, прерывать речи короля! Сейчас кому-то оч-чень серьезно влетит. В лучшем случае высылка из Иль-де-Франс. В худшем же… На это воля его величества, которая будет незамедлительно исполнена.

Филипп IV запнулся на полуслове. Оглядел господина де Партене, будто не понимал, что нужно этому человеку. Не меняя выражения лица, повернулся к Арнальду Геттингенскому:

– Пускай нас проводят в комнату, где никто не сумеет подслушать. Впрочем, нет… Я наслышан об устройстве монастырей ордена святого Доминика – слуховые трубы, особые ниши, в которых слышно людей, беседующих в соседнем здании…

– Сир, это наговоры и клевета!

– И тем не менее. Встретиться с мессиром Партене я предпочту во внутреннем дворе обители. Вы не возражаете?

– Сир, вы – король.

– Прекрасно, что вы об этом не забываете, брат Арнальд.

Когда Иван и его величество Филипп Красивый скрылись за дверьми дормитория, Славик впервые почувствовал себя не просто заурядным статистом в непонятном спектакле, а человеком совершенно ненужным.

Свою наиглавнейшую функцию как аргуса он так и не выполнил – на территории обоих замков, Старого и Нового Тампля, не отыскалось самомалейшего признака «червоточин».

Искали несколько дней, обходя каждое строение. Спускались в подвалы. Рыскали среди заброшенных домов, возведенных в прошлом-позапрошлом веках. Обследовали принадлежащую тамплиерам гавань за Гревской площадью.

Ничего. Никаких признаков. Похоже, гипотеза оказалась ложной: Орден не пользовался Дверьми. Или скрывал их настолько тщательно, что никакие «методы дознания» не могли вырвать тайну из братьев-рыцарей.

Брат Герард последний постулат упорно отрицал: преподобный лично допрашивал большинство схваченных членов конклава Ордена, включая магистра Жака де Моле. К последнему пытка пока не применялась, но относительно прочих рыцарей она была дозволительна.

Как раз вчерашним вечером, когда Славик и Иван последний раз видели Герарда Кларенского живым, он с довольным видом сообщил – всё, мы на пороге. Банк практически в наших руках, игра сделана. Приходите утром – новости сообщу преотличные.

Утро наступило, но преподобный уже не смог увидеть солнца, восходящего над горой Монмартр.

* * *

Тот день едва не стал поворотным – судьба операции повисла на тончайшем волоске. Поддержка со стороны брата Герарда означала беспрепятственный доступ к вывезенным из Тампля документам и протоколам допросов храмовников, которые могли сообщить (и ведь наверняка сообщили!) нечто чрезвычайно важное.

Был потерян основной информационный ресурс – брат Арнальд не собирался посвящать братьев-мирян в ход следствия, у них совершенно другие обязанности и задачи. Шевалье де Партене незачем работать с бумагами тамплиеров – для того предназначены многоученые доминиканцы. Ваше дело, сударь, это меч и беспрекословное подчинение Трибуналу…

Так бы оно и получилось, однако Иван на свой страх и риск перехватил инициативу – знал, на что шел, попирая феодальный этикет при многочисленных свидетелях. Филиппу смелость мессира де Партене понравилась. Такой тип людей королю импонировал, возьмите хоть Гийома де Ногарэ – при всей личной преданности канцлер не боится возражать монарху и спорить с ним.