Приговоренные к вечности. Часть 3. Отринуть любовь - Ольга Белошицкая

не прикрученный к полу стул. Поставив его напротив Кинэна спинкой вперед, я сел и оперся на нее, сложив руки. Ответный взгляд Кинэна был полон удивления и опаски.

— А ты не боишься, что я тебя убью?

— Даже не знаю, — ответил я искренне. — Я, в общем-то, готов и умереть. Но, как понимаешь, я бы еще пожил. Сколько получится.

Он поймал мой взгляд, и я понял, что он все еще не оправился от изумления и растерянности.

— Знаешь, я иногда мечтал, что тебя убиваю, — признался он неожиданно. — Мечтал о благородном поединке, который выиграю. Тренировался с мечами. Когда обрел новый облик, тренировал прыжки, чтобы зацепить именно тебя, потому что понимал — рано или поздно мы с тобой столкнемся. Помнишь, ты видел в Шеннон Аре, как я тренируюсь? Я тебя тогда даже достал, — кривая улыбка появилась на его лице и исчезла. — Тогда я так этим гордился, хотя понимал, что вряд ли я причинил тебе вред, даже небольшой. Потом, когда у нас появился Алекс, я понял, что гораздо проще натравить его на тебя, чем сражаться самому.

— Алекс оказался вам не по зубам, — констатировал я. — Вообще, идея с управлением сознанием Вечных была провальная. Большинство из нас быстро разобрались бы, что к чему, и как с этим бороться. Скажи, зачем ты вообще все это затеял? Только, чтобы вырасти самому и изменить свой Вечный облик?

Он долго молчал, словно сомневаясь, стоит ли начинать откровенный разговор, но потом, подняв на меня серьезный, удивительно сосредоточенный взгляд, заговорил негромким, задумчивым голосом.

— Ты никогда не задавал себе вопрос, почему божество выбрало именно тебя?

Я пожал плечами.

— Поначалу — да. Потом стало некогда, а позже — привык.

— А я все время ломал голову, почему я и почему именно Кинэн. Знаешь, кем я хотел быть в детстве?

— Нигейром? — предположил я. Все мальчишки лет до десяти повально об этом мечтают. Нигейра нет — вернее, до сих пор не было, и каждый из них надеялся, что однажды древняя силаизберет именно его.

— Я родился и вырос в Западном Ферте, — сказал он с печальной, ностальгической улыбкой. — В том маленьком городке, что лежит на юго-востоке от Западной башни. Помнишь его название?

— Аррем, — кивнул я. — Я понял тебя. Можешь не продолжать.

— Всегда завидовал твоей памяти, — вздохнул он. — Я часто видел Анта в небе и всегда провожал его взглядом. У нас его боялись, а я не понимал, почему. Я мечтал стать Вороном. Ну хотя бы научиться летать, но в школе Крылатых я потерпел поражение. Я так и не полетел, хотя пытался несколько лет. Какое разочарование… — он горько усмехнулся. — Потом моя семья переехала в Рузанну. Повзрослев, я, конечно же, избавился от детских хотелок, зато стал интересоваться законами пространства. Пространственная математика давалась мне легко, словно это были стишки, а не сложнейшая дисциплина. Меня еще тогда волновала тема, почему наши миры до сих пор разделены Гранями, почему мы — не единое пространство, а какие-то нелепые осколки земель, ведь по сути мы — одно целое. Объяснение про катастрофу двенадцатитысячелетней давности меня не устраивало. Что мешает мирам воссоединиться?

— Все ученые-пространственники через это проходят, — кивнул я, выслушав его внимательно и сочувственно. — Сложный вопрос, на который, как ты сам заметил, до сих пор нет однозначного ответа.

— Я поступил в Рузаннский университет, — продолжил Кинэн, печально усмехнувшись. — На факультет пространственных взаимодействий, и закончил первые два курса в один год. Я и думать забыл о Вечных, разве что, живя в Рузанне, все время слышишь о Вагабре и о Ревале. Меня мучил вопрос, почему наша наука о пространстве стоит на месте уже столько времени. Почему ничего не меняется? Мы пользуемся готовыми технологиями, возраст которых — не одно тысячелетие. Вот решетка с микроядерными процессорами, вот кристаллы высокой частоты, вот справочники преломлений по землям, приборы для определения координат в любой точке миров… Вот чертеж шеадра, строй не хочу. Почему мы не идем дальше?

— Кто сказал, что не идем? — перебил его я. — Мы давно готовы изменить и упростить действующую конструкцию шеадра, сделав его небольшим, компактным, стабильным, менее подверженным разрушениям и перекосам от внешних природных явлений. Фактически, это позволит открывать двери-пороги в любой дом.

— Почему же ты молчишь?

— Разве я молчу? — рассмеялся я. — Это общее дело. Все мы должны принять решение, но, как ты знаешь, среди Вечных нет единства. Когда я заговариваю об этом, Реваль, или Ширин, или Вагабр начинают противиться из страха, что мы не сможем контролировать миграцию населения. Если передвижения между мирами будут настолько легки, что мы потерям контроль над доменами. Страх хаоса, страх утраты контроля не дает им сделать шаг вперед.

— Тогда почему не обратиться к тем, кто тебя поддержит? Молодое поколение совсем по — другому смотрит на этот вопрос, — возмутился он.

— Проще постепенно заменять старые шеадари на новые. Вышел старый шеадр из строя, разобрали, закрыли проход, дали Грани устояться, потом поставили новый, — проворчал я. — Что мы и делаем понемногу в последнее время. Без пафосных криков о спасении мира и техническом прогрессе. Кстати, мы прекрасно научились определять и неизвестные преломления, и рассчитывать координаты без приборов. Сами. У меня в сейфе лежат шесть проектов по шести пограничным мирам, вычисленным нашими Следопытами. Не спрашивай меня, почему я молчу.

— Боишься, — бросил Кинэн.

— Боюсь, — согласился я. — Опять же, это общее дело. Когда я столкнулся с первыми нэргами, я очень тщательно изучил историю Анг Мирта. Я не хочу, чтобы со следующим открытым нами миром произошло то же самое.

— Не только, — возразил он холодно. — Тебе мешает Ворон. Тебе, Рессеру Райзу, мешает та тварь, что сидит в тебе.

Я промолчал. Об этом я тоже думал, и не раз.

— Любой новый внешний мир — это угроза, — продолжил он, глядя мне прямо в глаза с неприкрытым осуждением. — Угроза дестабилизации, угроза благополучию, угроза установившемуся равновесию и порядку. А Ворону это не нужно. Та идея защиты, что воплощена в нем, включается с максимальной силой, борясь со всеми изменениями, угрожающими стабильности, не позволяя даже идеям нарушать статус-кво. Теперь ты понимаешь, почему нашему миру так нужен Завоеватель?

Я опять промолчал. Он прав, и я это знал. Возразить было нечем.

— Жаль, что ты этого не понимаешь… — в его голосе зазвучало презрение. — Мир нуждается в защите, а не в опеке. Ребенок вырастет инфантилом, если над ним все время трястись. Нам нужны потрясения, чтобы двигаться вперед, иначе мы зачахнем.

— Не потрясения, — возразил я. — А стимул к развитию.

Кинэн хмыкнул, оставив мою