Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком - Михаил Трофименков

Классический чудак-профессор, один из первых адептов нудизма в США, веривший в волшебную силу дыхания, сторонник сыроедения, чудил и в искусстве. Чудил для 1930-х старомодно, в духе модерна начала века: Бовингдон создал «школу интерпретационного танца», где каждое движение, каждый вздох преисполнены философского смысла, требующего подробного объяснения. И горе зрителям, если кто-то из них засмеется в процессе представления.

В СССР он приехал, вдохновленный примером Айседоры Дункан, только здесь обретшей творческую свободу. Свои антифашистские убеждения он еще выразит в короткометражке «Подпольный печатный станок» (1934), снятой во славу немецких подпольщиков балетным фотографом Тома Бушаром и Льюисом Джейкобсом из Рабочей кинофотолиги. Бовингдон кружился перед камерой то суетливо, как Геббельс, то неуклюже, как Геринг, то торжествующе, как тот самый печатный станок, тиражирующий коммунистические листовки.

Можно только горько пожалеть, что мир не увидел его в роли работяги из Алабамы.

Все это на протяжении десятилетий было известно со слов Хьюза и Томпсон, так же упорно отстаивавшей версию закрытия фильма по эстетическим и производственным причинам. Когда американские историки добрались до сценария Гребнера, они были, мягко говоря, озадачены и предположили, что Хьюз и Томпсон читали какой-то другой сценарий. Утешительная версия не подтвердилась: сценарий не содержал глупостей, пересказанных ими. Гребнер, очевидно, серьезно готовился, читал американскую прессу, да и Форт-Уайтман был всегда рядом, чтобы поправить товарища.

* * *

По возвращении в Москву негров ждал шок. Журналист Генри Ли Мун, круизом пренебрегший, продемонстрировал номер Herald Tribune с огромным заголовком: «Советы отменяют фильм о негритянской жизни, испугавшись американской реакции».

Об отмене съемок уже шумела мировая пресса.

Борис Бабицкий, директор «Межрабпомфильма», гневно опроверг инсинуации буржуазных писак: съемки не отменены, а только отсрочены до внесения необходимых исправлений в «сырой» сценарий. Руководитель германской секции студии Отто Кац уточнил: съемки перенесены на год.

Если бы Бабицкий и Кац имели дело с профессиональными актерами, скандала не случилось бы. Профессионалы были бы рады получить гонорар, не приложив для этого ни малейших усилий. Идеалисты-любители – другое дело.

Группа впала в истерику, раскололась на фракции, которые развязали «гражданскую войну».

Меньшинство проклинало Сталина, «предавшего черную расу». Тед Постон, корреспондент гарлемской газеты Amsterdam News (он станет первым негром – сотрудником мейнстримовой нью-йоркской газеты), кричал, что Хьюз – сукин сын и сталинский «дядя Том» – приехал в Россию только потому, что дома никому даром не нужен. Хьюз за словом в карман не лез.

Большинство защищало Сталина, студию и Гребнера, клеймило оппонентов как контрреволюционеров, врагов государства и оппортунистов.

Все вместе составили письмо в Коминтерн, требуя не губить фильм. 22 августа делегатов от фракций приняли «старые большевики». Хьюз требовал немедля приступить к съемкам и споро выпустить фильм в прокат: иначе мировая контрреволюция воспользуется конфузом, чтобы настроить негритянские массы против СССР.

«Старые большевики» кивали головами: да-а-а, подкачала студия.

Актерам предложили моральную компенсацию: поездку в Среднюю Азию, закрытую для иностранцев. Принципиальность проявили лишь пятеро антисталинистов. Их возвращение на родину New York Herald Tribune отметила статьей о поведшихся на коммунистическую приманку простаках, которые не могут теперь выбраться из России, голодают и не получили ни одной причитающейся им копейки: «Негров бросили на произвол судьбы в русской хижине дяди Тома».

Оставшиеся радостно пустились в экзотическое путешествие. В Ашхабаде от них отделился Хьюз, удостоенный персонального тура. Азия остро напомнила ему «пыльный, красочный, хлопкородный Юг»: Хьюз был потрясен, зачарован, восторжен стремительной эмансипацией народов, вырвавшихся из феодализма прямо в социализм.

Еще в 1926-м в Узбекистане вышел его сборник Langston Hyuz She’rlari – первый в истории перевод американского автора на язык Средней Азии.

Госиздат Узбекистана дал мне чек на шесть тысяч рублей аванса, достаточных, чтобы купить тридцать верблюдов.

Хьюз взялся за книгу «Негр смотрит на советскую Среднюю Азию». Его в массовом порядке переводили, издавали и восторженно рецензировали. Радек заказал цикл статей для «Известий».

Вернувшись в Москву, Хьюз (вообще-то считающийся гомосексуалом) влюбился в 22-летнюю балерину Сильвию (Силань) Чен, наполовину китаянку, наполовину негритянку с Тринидада, придумавшую жанр «антиколониального танца». Она была дочерью Юджина Чена, министра иностранных дел в правительстве Сунь Ятсена, а затем – лидера левого Гоминьдана. Когда Чан Кайши разгромил левых, Чен отправил двух сыновей в СССР вместе с Бородиным и Стронг, а сам с двумя дочерьми добрался до Владивостока с вдовой Сунь Ятсена и несчастной Райной Пром.

Хьюз и Сильвия фантазировали: «Какой национальности будет наш ребенок? Это очень просто: антифашистской».

Из-под пера Хьюза выходят самые радикальные его стихи, включая «Доброе утро, Революция» и маленький шедевр о том, что к USA достаточно добавить одно S, чтобы «сделать Америку советской»: эх, заживем. Но прежде всего – «Баллада о Ленине».

Баллада замечательна не только сама по себе, но и своими «приключениями» в Стране Советов. Перевод 1935 года, опубликованный в «Интернациональной литературе», выполнил «осколок Серебряного века», антропософ и создатель кружка «Новый Мусагет» Юлиан Анисимов. В издание избранных стихов Хьюза (1964) вошел новый перевод Владимира Васильева: