Спят курганы темные - Максим Дынин

повара. А покамест я предлагаю показать вам Донецк – не то чтобы я его хорошо знал, но я провел здесь пару дней и кое-что видел.

И мы пошли на прогулку. Светило солнце, было не жарко, но мы были все в форме, и никому холодно не было. Неожиданно я услышал старческий голос на родном языке:

– Простите, вы тувинец?

– Да, я тувинец, – оглянулся я.

На скамеечке сидела иссохшая старушка вместе с девушкой лет, наверное, двадцати. Я всмотрелся, а бабушка продолжала:

– Вы очень похожи на одного моего погибшего друга.

– Айлуна! – я наконец-то понял, кого она мне так напоминала. – Это я, Кызыл-оол Тулуш!

– Кызыл-оол? Мой Кызыл-оол погиб еще в сорок четвертом. Хотя вы очень на него похожи, молодой человек.

– Айлуна, я же обещал, что я вернусь к тебе. И вернулся. Помнишь, мы тогда перед расставанием гуляли по полю, ты еще сказала, какие были большие звезды…

– Кызыл-оол! Все-таки это ты… Но как?

– Сам не знаю. Тогда погиб, здесь вновь появился. Я и мои друзья – они все тоже из другого времени. Семен и Андрей – еще с Гражданской. Миша – как и я, с Великой Отечественной. Но мы все вновь оказались живы – причем ни у одного из нас не было никаких ранений.

– Кызыл-оол, милый… А я вот замуж вышла, когда узнала, что ты погиб. Училась тогда в Москве и познакомилась с Толей из Сталино. Так и стала его женой. Он все удивлялся, что я звала его Тулушем… Он был геологом и погиб в экспедиции тридцать лет назад. А я еще жива… трое детей, семеро внуков, шесть правнуков – пока еще. Вот, видишь, внучка моя Елена – я ее называю Айлуной, как и себя саму.

И она перешла на русский:

– Леночка, милая, познакомься. Это Кызыл-оол.

Я посмотрел на девушку. Казалась бы, русская, блондинка даже, но в разрезе и цвете глаз, в самую малость приплюснутом носике и, главное, в выражении лица – везде я увидел свою Айлуну. И меня как током ударило.

– Кызыл-оол? – спросила девушка. – Очень приятно. А вы давно бабушку знаете?

– Целую вечность. Познакомьтесь, это мои друзья. Андрей, Миша, Семен.

– Семен? Вы не представляете себе, как вы похожи на Семена Каретника. Я про него курсовую недавно писала.

Тот поклонился и весьма элегантно поцеловал ей руку, за ним это сделали оба других.

– Кызыл-оол, вы знаете, сегодня – мой день рождения. Не хотите прийти к нам в гости сегодня вечером? А то я никогда не знала никого, кто бы знал мою бабушку – и принадлежал к одному с нею народу. И пусть ваши друзья тоже приходят.

– Спасибо за приглашение, Леночка. У нас, увы, не получится на сей раз, – улыбнулся Андрей. – А ты, Таныш, иди!

24 августа 2014 года. Донецк. Улица Артёма.

Гринько Ариадна Ивановна, вновь в составе своей части

По середине улицы шли длинным потоком пленные украинские вояки – в форме, но со споротыми шевронами, с опущенными головами. А ведь еще недавно это были наши сограждане и земляки, вместе с которыми мы радовались победам украинских сборных, футболистов «Шахтера», пели одни и те же песни, смеялись над шутками «95-го квартала» и «Одесских джентльменов».

Путч в Киеве – который поддержали далеко не все из тех, кто брел сейчас под палящим августовским солнцем – открыл ворота бездны, из которой на тогда еще нашу общую страну, некогда созданную большевиками из отдельных лоскутков бывшей Российской империи, хлынули толпы нечисти при поддержке заокеанских и европейских политиков. В Харькове, Одессе, Днепропетровске, Запорожье многие пытались протестовать, но протесты были жестоко подавлены – где дело ограничилось избиениями и арестами, а где, как в Одессе, были жестоко убиты десятки ни в чем не повинных людей. И только наш Донбасс – Донецкая и Луганская области, ставшие теперь ДНР и ЛНР, – сумел дать отпор. Да, было время, когда мне не верилось, что мы выстоим перед напором украинских вояк и «добробатов», которых было намного больше, чем нас и которые были гораздо лучше вооружены. И которым – что уж греха таить – помогал практически весь Запад.

Но мы все-таки выстояли, а недавно произошли славные события – была отбита Саур-Могила, где меня три недели назад – а, кажется, что прошла целая вечность – ранили. Были уничтожены вражеские войска под Иловайском. Была освобождена граница с Россией на протяжении нескольких десятков километров. Наши ребята перешли в наступление, и три дня назад был освобожден Новоазовск[73], а вскоре – даст Бог – наши выйдут и к Мариуполю. А те, кто бредут перед нами – те самые каратели, которые еще недавно шли по Донбассу и готовились устроить кровавую баню «сепарам» в Донецке. Не вышло у них ничего. Теперь они шагают по улицам нашего города, но не как победители, а как побежденные. Чем-то они напоминают мне пленных немцев, которых летом 1944 года провели «Маршем позора» по улицам Москвы…

Пленных охраняли немногие донецкие военные – кто с автоматами, а кто и вовсе с винтовками Мосина с примкнутыми штыками. Охраняли в самом буквальном смысле – отовсюду слышались крики:

– Убийцы! Фашисты!

Несколько раз отдельные разгоряченные граждане пытались прорваться сквозь цепь охраны, чтобы избить укропов, которые испуганно жались друг к дружке, пока ополченцы отражали эти попытки. Но когда пленные дошли до цели и их начали сажать в автобусы, они неожиданно осмелели – начали открывать окна и орать: «Мы еще вернемся! Мы вам еще покажем!»[74]

А тем временем поливальные машины мыли проезжую часть, по которой бандеровское отребье только что прошло.

Я решила посмотреть на выставку трофейного оружия, здесь же, на улице Артема. Там были и танки, и «Град», и другая техника. Кое-что из этого я уже видела, когда воевала. И которое снова скоро увижу – меня наконец-то отпустили, и с завтрашнего дня я вновь прикомандирована к своей части! Часть наша, конечно, сильно поредела и выведена на отдых и переформирование, хотя, как мне сказал дядя Тагир, которого недавно привезли в нашу больницу:

– Эх, нельзя было останавливаться! Говорил я им, но они лучше знают, видишь ли!

– Дядя Тагир, а вы что будете делать?

– Эх, дочка, вот подлечусь и вернусь на фронт.

– Вы же говорили, что научите наших воевать и вернетесь к супруге, детям и внучке Маше!

– Говорил… Но, знаешь, Адочка… Успехи, конечно, имеются, но почивать на лаврах еще рановато. Так что не время этому старому коню возвращаться в стойло, нет,