Тень ночи - Дебора Харкнесс

Он махнул рукой в сторону ближайшей стены, и я только сейчас заметила, что она обвешана гирляндами.

Я подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть диковинные гирлянды. Каждая висела на тонкой крученой веревке, прикрепленной к штукатурке гвоздем с квадратной шляпкой. На веревку были нанизаны какие-то документы. Все они располагались единообразно: веревка проходила через левый верхний угол каждого. Не достигая пола, веревка загибалась и дальше тянулась вверх. Второй ее конец крепился к тому же гвоздю. Получалась даже не гирлянда, а подобие венка.

– Перед тобой одна из первых в мире картотек. Ты говоришь, что я храню слишком много секретов. – Мэтью встал на цыпочки, поправляя одну из гирлянд. – Можешь добавить эти к общему числу.

– Но здесь же тысячи карточек.

Даже вампир, проживший полтора тысячелетия, не мог собрать все это сам.

– Ты права. – Мэтью смотрел, как я разглядываю диковинный архив, хранителем которого он был. – Мы помним то, о чем другие стремятся забыть. Потому орден Лазаря и может защищать своих подопечных. Часть здешних секретов нисходит ко временам правления бабушки нынешней королевы. Однако самые древние материалы перемещены в Сет-Тур. Там более надежные условия для их хранения.

– Какое множество бумажных троп, и все они в конечном счете ведут к тебе и семейству де Клермон.

Комната начала тускнеть. Теперь я видела лишь петли и завитки слов, образующих длинные перекрещивающиеся нити. Они составляли нечто вроде «карты связей», объединяющей предметы, людей, даты. Мне было необходимо разобраться в строении этой паутины…

– Я отправился сюда, как только ты заснула. Искал упоминания о Фиане. Я думал, что найду хотя бы несколько слов о нем, – сказал Мэтью, уводя меня в кабинет. – Хоть какое-то объяснение, почему вдруг соседи ополчились на него. Поведение людей строится на определенном шаблоне. Вот я и хочу докопаться до причин, заставляющих их снова и снова подчиняться этому шаблону.

– Если найдешь, мои коллеги-историки будут вне себя от радости. Но понимание особенностей, связанных с делом Фиана, не гарантирует, что ты сумеешь отвести аналогичную беду от меня. – (У Мэтью на подбородке задергалась жилка; мои слова попали в цель.) – Сомневаюсь, что раньше подобные темы тебя слишком волновали.

– Но я уже не тот, кто равнодушно закрывает глаза на страдания ведьм и демонов, выгораживая только своих. Я не хочу возвращаться на прежнюю стезю. – Мэтью тяжело плюхнулся в кресло. – Должно же быть что-то, что мне по силам.

Я подошла к нему, обняла. Мэтью был настолько рослым, что даже в сидячем положении его голова упиралась мне в грудь. Мэтью уткнулся в меня, замер, потом медленно отстранился, вперившись глазами в мой живот.

– Диана… Ты…

– Беременна. У меня возникали такие мысли, – спокойно сказала я. – После убийства Жюльет произошел сбой моих месячных. Поэтому полной уверенности у меня не было. На пути из Кале в Дувр меня тошнило, но на море была сильная качка. Рыба, которую я съела накануне, почуяла родную стихию и поспешила покинуть мой желудок.

Шутки не получилось. Мэтью все так же пристально смотрел на мой живот. Это вызвало у меня новый всплеск нервозной болтовни.

– Права была преподавательница здорового образа жизни. Она предрекала, что мой первый сексуальный контакт с парнем закончится беременностью.

Я проделала расчеты и пришла к выводу, что зачатие могло наступить в первые же дни после свадьбы.

Мэтью по-прежнему молчал.

– Мэтью, ну скажи хоть что-нибудь!

– Это просто невозможно.

Вид у моего мужа был ошарашенный.

– Все, что касается нас, невозможно. – Дрожащей рукой я дотронулась до живота.

Мэтью сплел свои пальцы с моими и только сейчас заглянул мне в глаза. Меня удивила гамма чувств на его лице: восхищение, гордость и легкая паника. Потом он улыбнулся. Я почувствовала радость, захлестывающую его душу.

– А вдруг я не гожусь быть матерью? – растерянно спросила я. – Ты уже был отцом. Ты знаешь, что́ надо делать?

– Ты будешь удивительной матерью, – поспешил успокоить меня Мэтью. – Детям всего-навсего нужна любовь, взрослый, готовый нести ответственность за них, и надежное место приземления. – Мэтью осторожно провел нашими сцепленными руками по моему животу, осторожно поглаживая его. – Первые два условия мы можем разделить. Последнее целиком зависит от тебя. Как ты себя чувствуешь?

– Физически немного устала. Поташнивает. Эмоционально… даже не знаю, с чего начать. – Я судорожно вдохнула. – Скажи, нормально ли одновременно чувствовать себя испуганной, яростной и нежной?

– Да. И к тому же взволнованной, встревоженной и замирающей от ужаса, – тихо сказал Мэтью.

– Пусть это звучит смехотворно, но я все время беспокоюсь, что моя магия может повредить малышу, хотя тысячи ведьм каждый год рожают детей.

«Только они не выходят замуж за вампиров», – мысленно добавила я.

– Это зачатие нормальным не назовешь, – сказал Мэтью, прочитав мои мысли. – И тем не менее ты не должна волноваться.

В его глазах мелькнула тень. Я буквально видела, как к списку своих тревог он добавил еще один пункт.

– Я никому не хочу рассказывать. Пока не время. Скажи, ты можешь добавить эту тайну к списку своих тайн?

– Разумеется, – с готовностью согласился Мэтью. – Твоя беременность будет незаметной еще несколько месяцев. Но Франсуаза и Пьер вскоре узнают об этом по твоему запаху, если уже не узнали. Хэнкок и Галлоглас – тоже. К счастью, вампиры обычно не задают вопросов личного характера.

Я негромко рассмеялась:

– Получается, я окажусь единственной, кто выдаст этот секрет. Ты и так сверхзаботлив, и по твоему поведению никто ничего не заподозрит.

– Не говори с такой уверенностью. Ты не знаешь пределов моей заботливости.

Мэтью накрыл наши руки другой своей рукой. Это было типичным проявлением заботы.

– Но если ты будешь трястись надо мной, люди очень скоро догадаются, – сухо согласилась я, проведя пальцами по его плечу. Мэтью вздрогнул. – Ты не должен вздрагивать, когда к тебе прикасается что-то теплое.

– Я дрожу совсем по другой причине, – сказал он и встал, загораживая огоньки свечей.

При виде его у меня зашлось сердце. Слыша мое неровное дыхание, Мэтью улыбнулся и повел меня в постель. Мы сбросили одежду на пол, где она превратилась в две белые лужицы, ловящие серебристый свет раннего утра.

Прикосновения Мэтью были легкими, как прикосновение пера. Он прослеживал малейшие изменения, происходящие в моем теле, не пропуская ни одного сантиметра нежной плоти. Но его холодное внимание не столько снимало боль, сколько усиливало ее. Каждый поцелуй был напряженным и неоднозначным, как и наши зарождающиеся родительские чувства. И в то же время слова, которые Мэтью шептал мне в сумраке задернутых занавесок, побуждали меня сосредоточить все внимание на нем. Когда я больше не могла ждать, Мэтью вошел в меня. Его движения были нежными и неспешными, как и его поцелуй.