Ты самая любимая - Эдуард Тополь

За окнами начался дождь, переходящий в ливень.

Под шум дождя Маргарита уснула, но через пару минут вскочила, включила свет. И увидела, как с потолка каплет на диван — все сильней и сильней.

— Ё-мое! — сказала она в сердцах, бегом принесла с кухни таз, поставила под капель с потолка.

И заплакала:

— Ну вот, сняла квартиру! Дура…

В дверь постучали.

— Кто там? — испугалась Маргарита.

— Это я, — сказал мужской голос. — Открой.

— Кто?

— А ты не узнаешь, что ли?

Маргарита, подумав, сказала сама себе:

— Господи! Так они сейчас все вернутся…

* * *

«Утро красит нежным светом стены древнего Кремля!..»

Под этот замечательный марш поезд № 97, умытый ночным дождем, спешил на рассвете к Москве. Он клацал колесами, гудел тепловозным гудком и таранил утреннюю прохладу.

«Просыпается с рассветом вся советская страна…»

Но не только 97-й спешил в этот час к Москве. А еще десятки и даже, наверно, сотни поездов со всех сторон нашей необъятной России — с востока, юго-востока, юга, юго-запада, ну и так далее — мчались к Москве. Десятки, а то и сотни тысяч пассажиров спешили в столицу.

«Кипучая, могучая, никем непобедимая…» — пело в этих поездах дорожное радио.

Они, эти поезда, гремели на стрелках, клацали колесами, гудели гудками и — подъезжали к Москве, к ее двенадцати вокзалам. И тысячи детей стояли в коридорах вагонов с ранцами, как у нашей Кати, и нетерпеливо выглядывали в окна, ища глазами своих матерей…

«Страна моя, Москва моя, ты самая любимая!»

Конец

Май — сентябрь 2009

Навстречу трудным ситуациям нужно бросаться храбро и с радостью. Помни поговорку: «Чем больше воды, тем выше корабль».

Из кодекса Бусидо

Много лет назад кто-то из моих читателей прислал мне удивительную рукопись бывшего японского военнопленного Ю. Ёсиды — написанная от руки, по-русски, с огромным количеством грамматических ошибок, она тем не менее так меня увлекла и очаровала, что я стал искать автора. А не найдя, начал собирать мемуары других японских военнопленных и даже разыскал одного из бывших оперуполномоченных НКВД по лагерям японских военнопленных в Сибири. Он рассказал мне много интересного из того, что никогда не было в печати — ни в российской, ни в японской. И весь этот материал лег в основу повести. А канвой ее стала рукопись Ю. Ёсиды, которого я считаю своим незнакомым японским соавтором.

От своего и от его имени посвящаю ее бывшим интернированным — так в Японии называют всех, кто побывал в советском плену.

Автор

9 августа 1945 года, с внезапного нарушения Красной Армией маньчжурской границы, началась советско-японская война, а через неделю, 15 августа, сразу после американской атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, император Хирохито подписал рескрипт о капитуляции Японии, и Квантунская армия в составе 670 000 человек разоружилась и сдалась советским войскам.

29 сентября, еще до рассвета, эшелон громыхнул сцепками вагонов и резко остановился. Все проснулись, в темноте послышались громкие удары по стенам вагонов и крики конвоиров:

— Японцы, подъем! Выходи с вещами! Все — на выход! Быстро, япона мать! С вещами!

Юдзи Ёкояма, единственный среди пленных, кто понимал по-русски, поскольку в университете изучал русский язык, испуганно выскочил из вагона. Бегая с конвоирами по платформе, он сообщал пленным, что всё, они приехали. Вагонов было больше двадцати, и вскоре полторы тысячи пленных столпились перед эшелоном и с недоумением оглядывались по сторонам — почему их выгрузили на какой-то захолустной сибирской станции, когда там, в Маньчжурии, им говорили, что отвезут во Владивосток и отправят домой?

Наконец поднялось солнце, вокруг стало светло. Японцы стояли на травянистом пустыре, мокром от утренней росы, и пораженно смотрели на местных жителей — своих победителей. Те окружали их со всех сторон, и их было очень много — старики, молодые, женщины, дети. Выглядели они ужасно нищенски. Впрочем, говорили меж собой японцы, как может быть богатым народ, который столько лет воевал с Германией?!

Но не успели они пожалеть своих победителей, как среди тех поднялся шум:

— Давай! Отдавай! Дай сюда!

Со всех сторон они набросились на пленных, стали требовать все, что видели, — часы, авторучки, одежду, фотоаппараты, даже туалетную бумагу. Особенно упорно вымогали у офицеров их офицерские сапоги. Смышленые поручик Хирокава и сержант Сакамото быстро обернули свои сапоги солдатскими обмотками, чтобы скрыть их. Но остальные были настолько растерянны, что местные жители буквально выхватывали у них все, до чего могли дотянуться, — шарфы, шапки, свитера…

Вдруг грянул оглушительный выстрел.

Японцы вздрогнули: что случилось?

Оказалось, конвоиры шарахнули в воздух, чтобы разогнать нападавших.

Японцы изумились еще больше — в Японии полиция никогда не применяет оружие по отношению к своему народу.

Но выстрел подействовал, местные жители отбежали от пленных и стали наблюдать за ними издалека.

Спустя какое-то время к пленным подошли седой майор и молодой щеголеватый лейтенант. Лейтенант приказал японцам построиться в колонну по пять человек в шеренге, пересчитал их и распорядился:

— Сто солдат остаются на месте, остальные — левое плечо вперед! За мной шагом марш!

— А почему сто остаются? — спросил у майора Юдзи.

— Не беспокойтесь. Они разгрузят вагоны и догонят нас.

Красноармейцы с винтовками и автоматами охраняли японцев спереди и сзади, молодой лейтенант цербером бегал вдоль колонны, покрикивая: «Не растягивайся! Шире шаг!» А Юдзи, шагая рядом с майором, спросил:

— Господин майор, скажите, пожалуйста, куда нас ведут? Сколько километров нам придется пройти?

— Тут недалеко, километров восемь, — сообщил майор.

— А что там?

— Там уютный лагерь. Поживете, пока придет приказ отправить вас на родину.

— А сколько ждать?

Тут к Юдзи подскочил молодой лейтенант, закричал:

— Молчать! Хватит спрашивать!

Поднявшись по отлогому холму, японцы обнаружили на горизонте, среди голой равнины, капониры угольных шахт и небольшую деревню, а в стороне от них солдатские казармы и бараки, окруженные высоким забором. Из трубы одного из бараков поднимался дым. «Наверное, это и есть наше уютное жилище», — решили пленные…