Уровень. Магия - Вероника Мелан

— Мы, конечно, становимся несколько иными, — ответил Майкл осторожно.

Как ни странно, этот вопрос тоже занимал его мысли в последние дни. Жизнь на Магии в обмен на что — на вечное отсутствие пары? На невозможность найти женщину, которая бы поняла? Не это ли плата за дары в виде ценной информации, что лилась здесь почти беспрерывным потоком, только успевай ловить и записывать? Вновь нестерпимо захотелось вернуться в коттедж; Морэн вздохнул и заставил себя продолжить фразу — он должен завершить занятие.

— Меняется наше мировоззрение и мировосприятие. Мы начинаем по-другому смотреть на привычные вещи, потому как развившееся понимание процессов не позволит нам воспринимать их по-старому. Но жертвовать или платить? Мне о таком неизвестно. В добровольном порядке — да, так может быть проще. Отделился от социума — и больше не слышишь его помех, шума, не находишься под маятниками, но в принудительной манере — нет. Мы платим, если это можно так назвать, своей благодарностью, делимся с Небом энергией, и этого достаточно. Но дают нам знания не потому, что мы делимся энергией, а потому, что мы стремимся их найти — вот что важно.

Том молчал долго. Слишком долго, и Майкл, раздражаясь на себя, все-таки произнес, не удержался:

— Иди, наверное, домой. Практиковать в отсутствие Агнес не будем, дождемся следующего раза. А вопросы, если есть, запиши.

Когда над поляной повисла тишина, — стих скрип подошв и осталось лишь потрескивание объятых пламенем сучков, — он поднял лицо к небу и закрыл глаза. На лицо продолжал падать снег.

Костер почти догорел, угли тлели медленно и неохотно, теряли запал и жизнь, темнели, превращались из медных в черные, покрытые сажей комки.

Майкл заставил себя подняться с бревна, только когда почувствовал, что замерз. Закинул на плечо сумку, поблагодарил опушку и лес, прошептал «спасибо» костру, отряхнул штаны и углубился в чащу по собственным, уже припорошенным следам. Шел неторопливо, отводил от лица ветки, иногда проваливался по щиколотку в сугробы, но не замечал этого, хандрил. А спустя минуту поймал себя на второй удивившей за вечер мысли: вот бы дойти до коттеджа и увидеть, что она сидит на крыльце… Закутавшаяся в толстовку, в шапке, с выбившимися по бокам прядями, в толстых варежках и сапогах. С порозовевшими от мороза щеками и смущенной улыбкой.

Ему было бы все равно, что она могла бы сказать… «Привет? Ой, простите, я заблудилась? Вы напоите меня чаем?»

Он просто порадовался бы. Очень. Порадовался бы ее визиту, как давно не радовался ничему другому.

Да. Поразительно, но привыкший к чудесам человек вновь начал ждать чуда.

Всего лишь мысль… Всего лишь отголосок мечты… Но падающий снег вдруг почему-то показался теплее.

Две недели спустя Марика почти убедила себя, что привыкла к «новой» жизни.

Она уже не хандрила и не впадала в депрессию (по крайней мере, не так очевидно), не тянулась в случае упадка настроения к бутылке с мартини, могла спокойно ходить мимо картины в холле, разговаривала по телефону с друзьями и беспрерывно читала выданные Альбертом на руки сценарии. Вернулась к работе, нырнула в нее, словно медуза в родную водную стихию, беспрестанно кружила по дому и делала в блокноте пометки, размышляла над построением фраз и сюжетов, формировала картинку с учетом будущего расположения камер, вписывала исправления в ранее составленный текст. Почти что наслаждалась бытием.

Или же хотела так считать.

По ночам она видела сны — светлые и зовущие, нежно рвущие душу на части знакомыми отголосками и силуэтами: травой, пробивающимся сквозь тесно сплетенные ветви светом звезд, треском поленьев. Видела, как качаются на чужих окнах в деревянных ставнях бордовые в белый цветочек занавески, но никогда не проваливалась в осознанное состояние. Просыпалась, как все нормальные люди, по утрам и грустила, чувствуя, как уплывают сквозь ладошки цветные обрывки лоскутков сна. Стряхивала тоску, выстраивала внутренний стержень и встречала каждый новый день если не с боем, то хотя бы с ощущением твердо стоящих на поверхности ног. Ела, пила, вновь погружалась в дела, пыталась не падать духом и заставляла себя верить, что однажды хорошее настроение и искренний интерес к жизни — такой жизни — вернется.

Ведь не зря же был поход. Ведь она просила развития, просила счастья в личной жизни.

Нет, новых встреч не происходило: кто бы ни сидел сверху, согласия на них, видимо, пока не давал. Несколько раз звонил Ричард, присылал дорогие подарки, Марика отсылала их назад отправителю, не открывая коробок. Нет, она не потеряла любви к украшениям, которые там, скорее всего, находились, но не желала давать зеленый свет человеку, который несколько дней назад, по мягкотелости и неосмотрительности впущенный в квартиру, сразу же недобро отозвался о новой и любимой картине: мол, что за примитив? Как можно держать на видном месте подобную безвкусицу, мазню неизвестного художника? И куда делся старый шедевр? Она вытолкала гостя в коридор вместе с «шедевром» и грандиозным скандалом, высказав на прощание все, что она думает по поводу холеных снобов, их вкусов, умов, знаний и прочих достоинств, услышала в ответ возмущенную фразу про «сбрендившую стерву» и хлопнула перед носом дверью.

Таким образом, следующие двое суток прошли без звонков и подарков. И хорошо. Потому что нашлось время в тишине и покое подумать над новой идеей, которая, ворвавшись в разум, теперь всецело занимала мысли. Она напишет сценарий к циклу передач о развитии и познании себя и окружающего мира, да, обязательно напишет! О взаимодействии человека и жизни, о целях, желаниях, приоритетах. Она создаст совершенно новый подход в подаче и объяснении, она донесет до людей что-то важное и наконец-то сделает что-то полезное.

Впервые с момента возвращения с Магии Марику что-то заинтересовало по-настоящему. Увлекло, закружило, осветило изнутри. Пусть эти передачи будут не такими, как все, что она видела до этого, пусть заинтересуют лишь узкую аудиторию, пусть вообще заинтересуют хоть кого-нибудь, и она уже будет счастлива.

Написать. Убедить Альберта профинансировать съемки. Выпустить в эфир — и дать возможность знанию дотянуться до тех, кто в нем нуждается. Вдохновение есть, возможности, талант и желание, спасибо Создателю, — тоже, осталось лишь приступить.

Искусственно выстроенная бодрость духа почти всегда справлялась с отсеиванием тягостных мыслей, помогала сохранять оптимизм и ощущать хотя бы призрачное движение вперед, но предсказуемо проседала в одном-единственном случае — при попытках общения с Лао.

Сколько бы Марика ни пыталась вести монологи, молить, увещевать и делиться собственной энергией, зеркало лишь изредка показывало на поверхности туман, но никогда — слова. Ни фраз, ни советов, ни простого «привет». И это огорчало. В такие моменты как никогда крепко и сильно наседала тоска, и тогда зеркало вновь приходилось откладывать в верхний ящик стола.

* * *

Имена комедийных персонажей путались, их диалоги раздражали.