Веселое заведение - Сандра Даллас

Неду следовало отдать должное: он не был злопамятным. Протянув Уэлкаму руку, он широко улыбнулся и сказал:

— Надеюсь, без обид?

Уэлкам пожал протянутую ему руку, но со словами Неда так быстро согласиться не мог. У него имелись серьезные претензии и к Неду, и к Эмме. Да и как могло быть иначе? Джон Роби был его лучшим другом, который вырвал его из рук бесчинствующих молодчиков и всегда относился к нему по-человечески. Если бы потребовалось, Уэлкам отдал бы за него жизнь, но судьба ему такой возможности не предоставила. Интересно, задался он вопросом, могла бы Эмма спасти Джона — пусть даже ценой собственной жизни? Впрочем, он тут же отмел этот вопрос как несправедливый. Эмма, хотя и не выказывала особой страсти по отношению к Джону, была предана ему не меньше, чем он. Но теперь Джон отошел в лучший мир, и Уэлкам сомневался, что Эмма так же будет предана его памяти, как была предана ему самому. Он подумал, что и ему, Уэлкаму, вряд ли удастся сохранить к Эмме прежние чувства, хотя в свое время он боготворил ее и восхищался ею. Она тоже относилась к нему хорошо, во всяком случае, по справедливости, но при всем том они всегда держались друг от друга на определенной дистанции. Между ними в Налгитасе даже произошел довольно резкий обмен мнениями, когда Уэлкаму впервые пришло на ум, что Эмма прониклась к Неду нежными чувствами. Признаться, Уэлкама не так волновал успех предприятия, как то обстоятельство, что Эмма может сделать какую-нибудь глупость, которая причинит Джону боль.

Подняв глаза, он заметил, что Эмма и Нед выжидающе на него посматривают, и быстро сказал:

— Ладно, без обид.

— Ты получил через Чарли мое послание? — спросила Эмма.

— Угу.

— В таком случае ты понимаешь, надеюсь, что мы ничего не могли сделать? Это Джон бросил камень, после чего и началась драка. Ну а как только она началась, остановить Джона уже не было никакой возможности. Ты ведь знаешь, каким он бывал в ярости.

Уэлкам и вправду хорошо это знал и наклонил голову в знак того, что принимает ее объяснения к сведению.

— Впрочем, теперь все это уже не имеет никакого значения, не так ли? Потом мы с Недом обыскали весь каньон в поисках его тела и нашли его на скальном выступе. Мы попытались его оттуда достать, но никак не могли до него добраться. Тело Джона зависло ровно посреди гладкого, как стол, каменного склона. — Эмма на мгновение прикрыла глаза. — Мы бы его никогда оттуда не сняли. Как бы ни старались.

— Понятненько, — протянул Уэлкам. Он и в самом деле хорошо понимал, каких неимоверных усилий стоили эти поиски Эмме, которая ужасно боялась высоты. Впрочем, где находилось тело и как с ним поступили, ему было безразлично. Для него имел значение только сам факт смерти Джона. — А как с деньгами? — спросил он.

Эмма огляделась. Они стояли на перроне одни, но она решила, что осторожность не помешает.

— Давай немного прогуляемся. Я сняла для тебя комнату у «француза». Думаю, тебе там будет удобнее.

Это ей будет удобнее, если он переночует у «француза», подумал Уэлкам. Впрочем, он и сам не испытывал большого желания останавливаться в принадлежавшем Эмме маленьком домике. Во всяком случае, пока там обитал Нед, занявший место Джона. «Интересно, — подумал он, — как Эмма объяснила все это соседям?» Впрочем, решил он по некотором размышлении, соседи постоянно приезжают и уезжают; поэтому, возможно, они этого даже не заметили. И это была горькая мысль.

Все трое в полном молчании вышли из здания вокзала и двинулись по улице в сторону городского центра, минуя белые домики, обсаженные аккуратно подстриженными розовыми кустами и окруженные проволочными изгородями, живо напомнившими Уэлкаму шпильки Эммы, выстроившиеся в ряд на бюро ее комнаты в «Чили-Квин». Когда Уэлкам вспомнил, как они с Джоном бродили по этим улочкам, обсуждая планы очередной проделки и то и дело прыская при этом от смеха, им овладела печаль. Поначалу в играх Эммы и Джона Уэлкаму отводились эпизодические роли носильщика или ломового извозчика. В скором времени, однако, он стал в этом маленьком сообществе совершенно незаменимым человеком, поскольку актерствовал так умело и талантливо, что никому не удавалось вывести его на чистую воду. Успех окрылил Уэлкама, и новое занятие пришлось ему по душе. Даже его жертвы вынуждены были признать, что у паршивого негра хватило мозгов, чтобы обвести их вокруг пальца. Поэтому, когда кузнец Чарли Пи телеграфировал Эмме, что от Эдди ушла очередная домоправительница, Уэлкам отправился в Налгитас и под видом кухарки постучал в заднюю дверь «Чили-Квин», предложив Эдди свои услуги. Эдди, которая в поисках хорошей служанки сбилась с ног, поторопилась принять его на службу и с тех пор считала, что с Уэлкам ей исключительно повезло. Это был первый акт махинации, продуманной мошенниками во всех подробностях. Уэлкам предстояло прощупать почву в «Чили-Квин» перед появлением там Эммы. Если бы выяснилось, что ситуация в заведении сильно отличается от той, которую описал в своем письме Чарли Пи, Уэлкам бы просто-напросто оттуда съехал, а всей затее был бы положен конец. И Джон остался бы в живых, неожиданно пришло Уэлкаму в голову. Однако все сложилось по-другому, а что случилось, то случилось, так что нечего об этом и горевать, поскольку все равно ничего не изменишь, сказал он себе, когда они с Эммой и Недом подошли к маленькому, с зелеными ставнями домику на Роуз-стрит.

— Я купила у «Кнейзеля и Андерсона» лимоны и приготовила для вас лимонад, — сказала Эмма, развязывая ленты своей шляпки и вешая ее на крюк у двери.

Уэлкам согласно кивнул. На самом деле он предпочел бы глоток спиртного, но вспомнил, что в Налгитасе Эмма снова стала налегать на виски, и соблазнять ее не следует. Джон, во всяком случае, этого бы не одобрил. Уэлкам поставил на пол свой кофр, снял пиджак и жилет и осмотрелся. Он полагал, что обнаружит в доме хотя бы символические знаки траура — что-нибудь вроде занавешенного черным газом зеркала или черной ленточки наискосок в уголке вставленного в рамку дагерротипа с портретом Джона, который Эмма всегда возила с собой, но ничего не увидел. Эмма была напрочь лишена сентиментальности. Все в доме было точно как прежде, за исключением стоявшего на плите желтого кофейника с отбитой эмалью. «И откуда он только взялся», — подумал Уэлкам, но спрашивать об этом не стал.

Эмма положила в стаканы колотого льда и поставила их на подносе рядом с запотевшим кувшином и тарелкой с овсяным печеньем. Нед отнес поднос на задний двор и поставил на стол. Эмма, прихватив с собой корзинку с принадлежностями для рукоделия, последовала за ним. Уэлкам тоже отправился было на задний двор, но задержался в дверях, чтобы бросить взгляд на располагавшуюся за зданием школы квадратную каменную постройку пресвитерианской церкви. Он любил эту церковь. Эмма в церковь ходила редко; но Джон по непонятной причине — возможно, из-за страха попасть в ад, поскольку Уэлкам знал за ним грехи, о которых Эмма не имела представления, — являлся одним из самых ревностных ее прихожан. Он-то и взял Уэлкама с собой в церковь, где священник, к большому удивлению негра, позволил ему сидеть рядом с Джоном в первых рядах, вместо того чтобы спровадить его поближе к двери. Когда один из прихожан заметил, что Библия не одобряет смешения рас и народов, священник сказал ему на это следующее: «Великая книга подобна скрипке, и всякий извлекает из нее звуки, которые близки его сердцу».