Капеллан дьявола. Размышления о надежде, лжи, науке и любви - Ричард Докинз

Чтобы это объяснить, не потребовалось много времени, но бейсбол занимает пятьдесят пять насыщенных спортивным жаргоном страниц этой книги, в остальном вполне вразумительной, и я должен выразить умеренный протест от лица читателей, живущих в таком глухом и малоизвестном краю, как весь остальной мир. Предлагаю американцам представить, что я наплел бы целую главу в таком стиле:

Ловящий хозяев был на равных, открытый чему угодно, от йоркера до китайца, когда он бросился на гугли, получившего кучу воздуха. Филдер на глупой средней апеллировал к ноге перед калиткой, палец Дики Бирда взлетел вверх, и хвост обрушился. Не удивительно, что шкипер взял свет. На следующее утро ночной сторож, вызывающе вышедший за свою линию удара, сделал скользящий покрывающий не мячом прямо через канавки, и на быстром дальнем поле третий не смог остановить границу... и т.д., и т.п.[245]

Читатели из Англии, Вест-Индии, Австралии, Новой Зеландии, Индии, Пакистана, Шри-Ланки и англоговорящей Африки поняли бы все, но американцы, выдержав страницу-другую, справедливо запротестовали бы.

Одержимость Гулда бейсболом — черта безвредная и, в тех малых дозах, к которым мы до сих пор привыкли, даже довольно милая. Но высокомерное допущение, что можно поддерживать внимание читателей на протяжении шести глав сплошной трескотни о бейсболе, можно считать проявлением американского шовинизма (и к тому же, подозреваю, американского мужского шовинизма). От потакания своим увлечениям автора должны были удержать редактор и друзья еще до публикации — и, насколько мне известно, они пытались. Обычно Гулд так изыскан в своей космополитичной учтивости, так доброжелателен в своем остроумии, так ловок в своем владении стилем. В этой книге есть очаровательный в своей утонченности, но ничуть не претенциозный “Эпилог о человеческой культуре”, который я с благодарностью рекомендую любому читателю из любой страны. Он так хорошо умеет рассказывать о науке без профессионального жаргона, но и не разговаривая с читателем свысока, так предупредителен в своих суждениях, когда стоит разъяснить, а когда польстить читателю, оставив совсем немного недосказанным. Почему это достойное чутье изменяет ему, когда речь заходит о бейсболе?

Еще одна небольшая жалоба с другой стороны океана, на этот раз по поводу того, в чем доктор Гулд, конечно, не виноват: вы разрешите мне осудить растущую привычку издателей без нужды переименовывать книги, когда они пересекают Атлантику (в обоих направлениях)? Книги двух моих коллег (превосходные, и уже получившие хорошие названия) в ближайшее время грозят переименовать, соответственно, в “Грудь пеликана” и “Свечение рыбы-сребробрюшки” (что, хотел бы я знать, могло вдохновить такой полет неоригинального воображения?) Как написал мне один отбивающийся от издателей автор: “Изменение заглавия — это дело большое и важное, которое они могут сделать, оправдывая свои зарплаты, и для этого вовсе не обязательно читать книгу, поэтому им так и нравится это делать”. В случае с книгой, которой посвящена эта рецензия, если авторское название “Фулл-хаус” (Full House) годится для американского рынка, то почему нужно маскировать британское издание под “Великолепие жизни” (Life's Grandeur)? Или предполагается, что нас нужно защищать от карточного арго?[246]

Такие изменения названий в лучшем случае сбивают читателей с толку и запутывают наши списки цитируемой литературы. Данное конкретное изменение вдвойне прискорбно, потому что “Великолепие жизни” (название, а не книга) как будто специально сделано так, чтобы его путали с “Удивительной жизнью”, и разница названий никак не передает разницу содержания этих книг. Эти две книги не Траляля и Труляля, и несправедливо по отношению к автору называть их так, будто это именно тот случай. В общем, разрешите мне предложить авторам всех стран соединяться и отстаивать свое право называть собственные книги так, как хочется.

Но хватит придирок. Перейдем к эволюции. Прогрессивна ли она? Определение прогресса, которое дает Гулд, из тех, что продиктованы человеческим шовинизмом, и с таким определением совсем не сложно отрицать эволюционный прогресс. Я покажу, что если мы воспользуемся не столь антропоцентрическим, более биологически осмысленным, более “адаптационистским” определением, то прогрессивность эволюции окажется ее явным и важным свойством во временных масштабах от малого до среднего. В еще одном смысле эволюция, по-видимому, прогрессивна и в большом временном масштабе.

Предложенное Гулдом определение прогресса, рассчитанное на то, чтобы давать отрицательный ответ на вопрос, прогрессивна ли эволюция, таково:

тенденция жизни увеличивать анатомическую сложность, или ней-робиологическую запутанность, или размеры и гибкость поведенческого репертуара, или любой другой очевидный критерий, который можно выдумать (только честно и достаточно интроспективно подходя к своим мотивам), чтобы поместить Homo sapiens на вершину предполагаемой пирамиды.

Мое альтернативное, “адаптационистское” определение прогресса следующее. Прогресс — это

тенденция эволюционных ветвей накапливать усовершенствования адаптивной приспособленности к собственному образу жизни путем увеличения числа признаков, в совокупности образующих адаптивные комплексы.

К защите этого определения и к вытекающему из него ограниченно прогрессивистскому выводу я перейду позже.

Гулд, несомненно, прав в том, что человеческий шовинизм, как невысказанный мотив, проходит по очень многим работам об эволюции. Он нашел бы и лучшие примеры, если бы обратился к литературе по сравнительной психологии, которая набита снобистскими и просто глупыми фразами вроде “приматы ниже человека” (subhuman primates), “млекопитающие ниже приматов” (subprimate mammals) и “позвоночные ниже млекопитающих” (submammalian vertebrates), предполагающие бесспорное существование лестницы жизни, выстроенной так, чтобы мы самодовольно уселись на верхней ступени. Авторы, настроенные недостаточно критически, постоянно двигаются “вверх” и “вниз” по “эволюционной шкале” (имейте в виду, что на самом деле они при этом двигаются из стороны в сторону среди современных животных — нынешних веточек, разбросанных по древу жизни). Те, кто изучает сравнительную психологию, без зазрения совести задаются смехотворным вопросом: “Как далеко вниз в пределах животного мира простирается способность к обучению?” Первый том знаменитого курса зоологии беспозвоночных Либби Хайман озаглавлен “От простейших до гребневиков” (курсив мой), как будто типы животных распределены по какой-то шкале, такой, что все знают, какие группы находятся “между” простейшими и гребневиками. К сожалению, это и правда знают все, кто изучает зоологию: нас всех учили одному и тому же ни на чем не основанному мифу[247].