История Билли Морган - Джулз Денби

Я приняла решение, и оно оказалось неверным. Я была самоуверенной, гордилась своей силой. Я была так молода; оглядываясь назад, я плачу по девочке, которой я была, потому что теперь я стала старше и жалею ее.

Так что вот вопрос. Вы, читающий это, кто бы вы ни были, отбросьте на минуту весь этот хлам, что общество вываливало на вас с самого вашего рождения, все предрассудки, мораль, правила и предписания, потуги на праведность и спросите себя: «Что бы я сделал на ее месте?» Не то, что должна была сделать я, не то, что могла бы сделать я. Никакого такого дерьма.

Что бы сделали вы, и, более того, что бы сейчас сделали вы?

Вот история, которая поможет вам решить: после дознания по делу Натти, скорее мертвая, чем живая, я обнаружила себя перед Центральным полицейским участком Брэдфорда. Полдень, тусклый серый день, ничего особенного, в городе было тихо. Я подошла к двойным дверям, мое отражение возникло в грязном стекле, точно я пловец, вынырнула из грязных вод загаженного пруда, пытаясь преодолеть поверхностное напряжение, воды. Когда я толкнула дверь, напряжение пропало, и я вошла в здание в каком-то почти благостном состоянии, потому что я шла исповедаться.

Я приблизилась к конторке, мягко изогнутой вдоль ограды, так что публика могла стоять в упорядоченной очереди, и служащая, привлекательная девушка в белой блузке, выжидающе посмотрела на меня. Я открыла рот, чтобы заговорить.

И тут меня обступил хор живых призраков, а позади них далекие фигуры умерших, все мои близкие, их лица, их руки тянулись ко мне, все они задавали мне один и тот же вопрос: зачем ты так поступаешь с нами? Разве не достаточно того, что ты уже сделала, зачем ты хочешь разрушить и наши жизни? Моя мать, Джен и ее семья, Лекки и ее родители, Микки и его новая семья, все будут несчастны, а некоторые погибнут, если я позволю этому тяжкому бремени свалиться им на голову, просто ради того, чтобы мне полегчало, потому что больше ничего не изменится. Это не вернет Терри, не спасет Натти, не поможет Джас. Я, должно быть, выглядела очень странно, потому что девушка спросила, все ли со мной в порядке, и я сказала: «Да, да… извините, отвлеклась, я… мне докучают звонками по телефону, что мне нужно сделать?»

Как вы понимаете, я не смогла признаться, не смогла их предать. Поэтому я снова солгала, да. Но правда, она во мне; все повторяется каждую ночь, во снах, они никогда не прекращаются. И искушение исповедаться, понести наказание при свете дня и получить отпущение грехов никуда не исчезло, и сейчас я желаю этого даже больше, чем когда бы то ни было. О боже, сбросить это бремя, освободиться от него – эта мысль невообразимо чудесна.

Но я не могу, я не должна. Нести его, хранить тайну – это единственный способ доказать им, что я люблю их, всех, даже тех, кто теперь жив лишь в моей памяти. Я люблю их, я так их люблю. Да, даже маму, и Микки, и Джен, они могут не любить меня, но это не имеет значения, теперь я это знаю. Понимаете, все, что я делала, я делала ради любви. Это ужасная – и прекрасная – вещь. Все ради любви, и я считала, что любовь все пересилит, но это не так, вы не вправе ждать вознаграждения за то, что кого-то любите. Папа это понимал, мне кажется, это в итоге его и убило. Но, как говорится, если вы кого-то любите, это вовсе не означает, что они должны любить вас в ответ, это не означает, что они вам что-то должны. Вы просто чувствуете то, что чувствуете, и это дар сам по себе.

Я люблю их, и лучшее, что я могу сделать, – как можно дальше отодвинуть от себя искушение.

Поэтому я бегу, бегу.

От мисс В. Морган,

Пансион «Миноа»,

Соугия,

Крит

Дорогая Лекки,

Наконец пишу тебе настоящее письмо. Я печатаю его на древней машинке мистера Б., он хозяин этого пансиона и «большой любитель кошек, так что мы сразу поладили. Критяне любят кошек – должно быть, египетское влияние. У мистера Б. огромный, покрытый боевыми шрамами, старый рыжий котяра, которого я зову Мармеладом, а он – Ахиллесом, мы тайком ужасно его закармливаем. Из-за него я скучаю по своим малышам, но твоя мама святая, она так о них заботится, особенно о Чингизе. Надеюсь, твоему папе стало лучше, эти лекарства дорого обходятся, передай ему мои наилучшие пожелания, и маме тоже.

Так много хочется тебе рассказать, столько всего случилось с тех пор, как я уехала, прошло ведь уже больше года, верно? Прости, что не писала раньше, мейлы не считаются, это полезная штука, конечно же, но в них всего не напишешь. Я не смогу все втиснуть в одно письмо, так что лучше приезжай сюда повидаться, хорошо? Ты замечательно управляешься с делами, я не могу поверить своим глазам, глядя на свой банковский счет; триумф торбизма, как я понимаю? По поводу оформления: делай, как тебе нравится. То, что ты говорила о красном и темном дереве, звучит хорошо, насыщенно, если ты меня понимаешь. Ты получила те вещицы, что я послала из Марокко? Может быть, тебе удастся использовать что-нибудь из них.

Я собираюсь на время остаться здесь, в Соугии. На самом деле вот о чем я хотела тебе написать: кажется, все пошло на лад. Я хочу сказать, случилось кое-что хорошее. Не стану притворяться, последний год выдался не из легких, но, я думаю, в итоге все наладится.

Лекки, здесь очень красиво, деревушка крошечная и почти не испорченная цивилизацией, а критяне действительно очень здравые люди. Со своей маленькой веранды я вижу море и сучковатые тамариски в золотой дымке. Неправдоподобные краски. Сегодня вечером море пурпурно-сапфировое, а небо похоже на синий бархатный шарф, усеянный крошечными бриллиантами. Здесь тепло, несмотря на начало сезона; я чувствую аромат сосен, ночного жасмина и суровый земляной запах холмов за деревней, смешанный с ноткой дикого тимьяна. Честно говоря, это настолько близко к раю, насколько я могу себе представить. Я смотрела сегодня дома, которые можно арендовать, а может быть, даже купить. Я всерьез подумываю осесть здесь, если не до конца своих дней, то по крайней мере надолго. Последние три месяца были точно ожившая мечта, старая мечта, которую я давно лелеяла.

Но перейдем к хорошим новостям. Ты знаешь, что я подрабатываю здесь официанткой в кафе немца-хиппи, просго для того, чтобы не сидеть без дела. Так вот, Уве, владелец, разрешил мне повесить в кафе несколько моих критских полотен: ему нравится думать, что у него тут что-то вроде галереи, в европейском стиле. Вчера я, как обычно, носилась с кофе и салатами с фетой, и вдруг какой-то парень спрашивает меня, кто художник. Когда я сказала, что это я, он попросил показать ему другие работы. Мы поболтали и неплохо поладили, он англичанин из Стоука, вчера вечером я показала ему остальные картины, и угадай, что вышло? Он предложил мне работу – учить рисованию группы, которые приезжают в его отель на художественные каникулы. «Художественные каникулы на Крите», так это называется, ну ты понимаешь, что я имею в виду. Он говорит, некоторые приезжают сюда порисовать, погулять, посетить интересные места, церкви и так далее, ничего особенного. Но он сказал, что ему нравится, как я обращаюсь с цветом, что он у меня «живой», «действительно мастерская работа», по-видимому, то, что нужно. Так что я собираюсь этим заняться. То есть даже если ничего не выйдет – ну так что ж? Я ничего не теряю.