Цена империи - Александр Мазин

– Salve, domine. Velum…da mihi veniam…[45]qua via venio ad…[46]cvestor… pretor…[47]

Клерк пошевелил что-то под столом. Булькнуло.

– Non scio, domine.[48]

Упитанный чиновник, вдобавок завернутый в тогу, изнывал от жары. Въезжать в зубодробительную латынь Алексея у него не было никакого желания.

– Dic mihi…[49]А, хрен с тобой, козел нерусский! – выругался Коршунов и вышел вон.

Впервые с тех пор, как его провозгласили вождем, он чувствовал себя таким беспомощным. Словно пацан какой-то.

«Дурак я, дурак! – корил он себя. – Надо было взять кого-нибудь с собой. Кого-нибудь, знакомого с местными порядками. Попросить у Генки сопровождающего…»

Но кто же знал?

«Я! Я должен был знать! – ругал себя Алексей. – На мундир, блин, понадеялся…»

И тут ему пришла в голову неглупая мысль. Христиане! Во, точно! Местная община! Они же, блин, своим всегда помогают! А все, что надо Коршунову, – это разобраться в ситуации. Деньги у него есть. И права наверняка есть. Так пусть ему подскажут, кого взять за кадык, а уж возьмет он сам!

Через полчаса Коршунов уже шел по знакомой улочке. Пастырь (здесь его называли старшиной) здешней христианской общины обитал в маленьком домике на окраине города. Вчера он разговаривал с Коршуновым весьма любезно и сам предложил помочь, если что. Вот пусть и поможет.

Старшину звали Еремой. Или что-то вроде того. Был он низенький, лысый, плотный. По специальности – плотник, что характерно. Жил бедновато, но гостя-единоверца встретил по-доброму. За стол усадил с домочадцами (как раз время обеда подоспело) и тем, что гость в ритуале ни ухом ни рылом, – тоже не смутился. Ясно же: кентурион. Тем более – из варваров. Прежде чем за стол усадить, руки гостю помыли. И ноги. Дочка хозяйская. А хозяин душу успокоил: объяснил кое-как, что есть у него знакомый юрист, а у того юриста – знакомый в курии. Узнают, что смогут. А затем уж вместе подумают, что можно для поиска сестры во Христе сделать.

Спокойно было в этом доме. Приятно. Сам хозяин как бы немного не от мира сего, зато супруга, сразу видно, женщина основательная. Все хозяйство на ней. Детей четверо, еще бабулька лет семидесяти. Небольшая семья, домик хоть и маленький, но уютный. Давно уж Алексей таких не видел. У готов семья – целый табор. А дом… последним его домом было поместье под Херсоном. Не дом – здание . Напомнило Коршунову Еремино семейство мир, в котором Алексей родился, мир его детства, когда семья – маленькая уютная ячейка общества.

И Коршунов, впервые за сутки, тоже успокоился. Расслабился немного. И впрямь все в руках Божьих. Помолиться надо – и все будет хорошо.

Пообедали. Хозяин ушел – заниматься Коршуновскими делами. Южное солнце ползло вверх по небу, а кентурион Алексий Виктор сидел в тени, на скамеечке, глазел на бродящих по двору гусей и размышлял о душе. Даже о Насте думать перестал. Все наладится, образуется…

Наладилось.

В калитку шмыгнул некто в фиолетовой тунике, зыркнул на Коршунова и исчез в доме. Алексей прислушался. Некто что-то тататорил, ничего не понять. Жена Еремы отвечала междометиями и невнятными возгласами. Коршунов слышал их через окошко, понимал только отдельные слова… но общий тон разговора ему не понравился. И не зря. Пяти минут не прошло, как супруга Еремы-плотника появилась во дворе. И сразу принялась выпихивать Коршунова за ворота.

Алексей так вот запросто выпихнуть себя не дал.

– В чем дело? Ну-ка объясни толком! – потребовал он.

Женщина попыталась объяснить. На жуткой смеси греческого и латыни, все более волнуясь…

Алексей понимал с пятого на десятое, но суть уловил. Не хочет семейство Еремы больше с Коршуновым дела иметь. Потому что будут у них и у всей общины из-за Коршунова и женщины его большие неприятности. Всех их могут наказать, даже казнить могут. Здесь, в Томах, и так христиан очень сильно обижают… бедняжка чуть не плакала: «Уходи, добрый человек! Уходи скоро! И из города уходи тоже! И женщину свою не ищи! Плохо будет! Pessime!..[50]»

И Алексей ушел. Решил: помощи ему тут не получить. Маленькие люди, вдобавок зашуганные. И понятно почему. Наслушался от Насти, как тут с христианами обращаются. Чуть где засуха, пожар, знамение недоброе или иной непорядок, христиане всегда в крайних. Рим, который охотно принимал всех богов – что добрых, что ужасных, – всепрощающего Христа принимать отказывался. Слишком далек от вещного мира. Непонятен. Чужд. И властям, и народу. Меньше века пройдет – и пошатнется языческая империя. И тогда поднимется из скромных первохристианских общин церковь. И укрепит великий Рим. Ненадолго, если смотреть в историческом масштабе. Империя все равно развалится. И церковь единая тоже распадется. Но и разделившись, останется крепка и победительна. Падут языческие храмы, а на фундаментах их встанут церкви и соборы, рождая основу новой, священной Римской империи. И будут наследники престола Святого Петра из роскошного Ватикана править этой Империей, коронуя светских властителей и по-светски воюя с ними за блага мира сего. Только это будут совсем другие христиане…

Алексей ушел, не дождавшись хозяина. И впрямь – не драться же ему с женщиной, матерью, оберегающей своих детей от гнева власть предержащих.

А хозяин, вернувшись домой и узнав, как и почему выставили единоверца, сначала рассердился немного на жену, но быстро успокоился, решив: на все воля Божия. Коль захочет Бог, чтобы Ерема, рискуя собой и близкими, помог хоть и чужим, но единоверцам, – вернется странный кентурион.

Пятое августа девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Город Томы

Старший тюремщик заявился сразу после рассвета. Жил он поблизости, и узнать ему не терпелось, как «приласкали» строптивую заключенную.

Каково же было его удивление, когда он обнаружил преступницу спокойно спящей в караулке.

От удивления он даже дар речи потерял.

Хриса к этому времени в караулке уже не было. Сменился. Но строго предупредил «сменщика» – бабу не трогать. Если что – будут иметь дело с ним. Репутация у Хриса была серьезная. Настоящий опытный легионер выделялся среди прочих городских стражников, как боевой пес – среди дворовых шавок. Такой, выслужи он полную отставку, с легкостью мог бы стать даже не опционом, а повыше. Но все, включая гарнизонное начальство, знали, что из легиона Хрису пришлось уйти вследствие буйного нрава. Поэтому не поставили его опционом, взяли рядовым стражником.