Университет - Бентли Литтл

– Нет, только не это, – простонала Джин.

– Да. Именно это.

– Но мы не можем соперничать с телевидением или взрослыми газетами. У них собственные типографии, другие сроки… – Джин покачала головой. – Мы и так делаем все, что возможно в нынешних условиях. Чего еще тебе нужно?

– Я хочу, чтобы мы были лучшими. И главный редактор здесь – я.

– Я ухожу через час. И это максимум. Если вам понадобится что-то позже – будете разбираться сами.

– Отлично.

– Они отказываются говорить, наотрез отказываются; сказали только, что никакой информации до утра не будет. – В комнату вбежал Фарук. – Что мне делать? Я могу сослаться на декана Йенсена.

Джим взглянул на выпускающую, а потом на часы. Было уже без десяти восемь, а ехать до типографии добрых пятнадцать минут.

– Ладно, – вздохнул он. – Сошлись на декана, и давайте заканчивать.

– Вот это я называю правильным решением главного редактора, – Джин кивнула.

Пятнадцать минут спустя все исправления были сделаны, полосы собраны, и Стюарт рванул в типографию.

Джин осталась, чтобы прибраться, а Фарук, Эдди и Джим перешли в отдел новостей. Из холла донеслось жужжание кресла Хови, и Паркер повернулся, чтобы поздороваться.

– Привет.

– И тебе тоже. – Кресло затормозило. – Насколько все плохо? Я слышал, что трое ранены.

– Трое? – Джим поднял брови. – А пятерых убитых и пятнадцать раненых не хочешь?

– Боже, – выдохнул побледневший Хови и облизал губы. – Есть кто-то из знакомых?

– Я никого не знаю, а тебе список покажу чуть позже.

– Но это был не ветеран?

Джим покачал головой. Отец Хови служил во Вьетнаме, и у Хови была почти фобия, связанная со всем, что касалось возможного ухудшения «восприятия свихнувшегося ветерана обществом», как он это называл.

– Я об этом ничего не слышал, – сказал Джим. – Парню лет двадцать – двадцать пять, и он изучал антропологию. Как я понимаю, просто вошел и начал стрелять, а потом, когда кончились патроны, сел на пол в ожидании полиции.

– Боже…

Джим собрал книги, взял рюкзак, помахал на прощание редакторам и напомнил Фаруку, чтобы тот запер дверь, когда будет уходить.

– А где Шерил? – спросил Хови, взглянув на стол редактора отдела культуры.

– А хрен ее знает. – Джим вздохнул. – Я не вижу ее вот уже неделю. Пока мне приходится самому писать ее колонку, но, думаю, придется искать нового редактора.

Хови промолчал.

Вдвоем они спустились на лифте на первый этаж.

Перед зданием стояла группа из пяти-шести студентов, больше похожая на банду. Они молча сгруппировались возле северо-восточного угла Нельсон-холла, и кончики их сигарет в темноте светились оранжевым светом. Стояли они в полном молчании, и только туман от дыхания клубился в холодном воздухе над их головами. На лужайке перед ними яростно спаривались две темные фигуры, едва видные в тусклом, рассеянном свете, падавшем из окон аудиторий. И это тоже происходило в полном молчании.

Отсутствие звуков пугало так же, как и присутствие этих людей, и Джим быстро спустился по ступеням лестницы, а Хови воспользовался съездом для инвалидов. Вместе они прошли по тротуару, пересекли двор и подошли к парковке.

– Просто жуть берет, – заметил Хови.

– И не говори, – Джим согласно кивнул, оглядываясь на группу возле угла здания.

Они уже почти миновали несколько деревьев в центре двора, когда Хови остановился.

– А это что такое?

Жужжание его коляски прекратилось, и наступила практически полная тишина.

– Где? – спросил Джим. Ему не понравилось, что они остановились. Место было темное. Слишком темное.

– Я почувствовал что-то под колесами. Вроде как вибрацию.

– Землетрясение?

– Нет. Не такое очевидное, как землетрясение. Это больше похоже… – Хови широко раскрыл глаза. – Ну вот, опять! Чувствуешь?

Джим, неожиданно замерзнув, передернул плечами. Он ничего не почувствовал.

– Нет.

– Как будто я на водяном матрасе. Или в океане. Такое движение вверх-вниз… Опять! – воскликнул Хови.

– Я ничего не чувствую. Давай двигаться.

– Как будто земля… дышит. Вдыхает и выдыхает.

– Если ты хотел меня испугать, то тебе это удалось.

– Я серьезно.

– Давай-ка убираться отсюда. – Джим быстро пошел к парковке и через мгновение услышал жужжание коляски. Хови следовал за ним. Здесь, в центре двора, было очень холодно, гораздо холоднее, чем вокруг, хотя и там было не жарко. Джиму стало интересно, почувствовал ли это Хови?

Он пошел еще быстрее.

Впереди возвышалось здание библиотеки. Оно было закрыто, а за желтой лентой стояли трое полицейских, следившие, чтобы никто за нее не заходил. На широком тротуаре прямо перед входом была припаркована патрульная машина. По дороге на стоянку им пришлось пройти мимо, и хотя Джим всячески сдерживал себя, он вдруг почувствовал непреодолимое желание бежать от библиотеки, как черт от ладана. Что-то во мраке затемненных стекол испугало его.

А Фэйт была там, когда все это случилось?

Этого Паркер не знал. Первое, что он сделал, услышав новости, это проверил имена жертв, чтобы убедиться, что ее нет среди них. В списках Фэйт действительно не было, но она не позвонила и не появилась после стрельбы, а он был слишком занят, чтобы попытаться ее разыскать.

Он позвонит ей из общаги и убедится, что с ней всё в порядке.

На углу библиотеки, как раз перед территорией, оцепленной полицией, стояла еще одна группа молчаливо куривших студентов.

– Пойдем. – Джим повернулся к Хови. – Поторапливайся. Давай убираться отсюда.

И они заторопились на парковку.

* * *

Фэйт.

Она, обнаженная, ждала его в комнате, стоя на кровати на четвереньках, и хотя Джим не знал, как она смогла попасть внутрь, не имея ключей, он не стал задумываться.

Когда он добрался до кровати, то тоже был уже голым.

И с громадной эрекцией.

Он знал, чего она хочет, и тоже хотел этого, поэтому схватил ее за талию и шлепал до тех пор, пока ее ягодицы не стали ярко-красными, а потом стал на колени у нее между ног и грубо вошел в нее сзади.

Машина Элинор опять была в ремонте. Механики обнаружили еще одну поломку, связанную с тормозами, ценой в сто долларов, а так как Элинор придерживалась философии «береженого бог бережет», то она одобрила ремонт и согласилась расстаться с сотней баксов.