Бесы Лудена - Олдос Хаксли

«Господь в своей милости даровал нам более, нежели мы дерзали надеяться получить». Левиафан простерся (точнее, простер сестру Жанну) у ног экзорциста. И сознался: он интриговал, он порочил честь Сюрена, и да простит его святой отец. После чего Левиафан навсегда покинул тело сестры Жанны, напоследок заставив его содрогнуться в конвульсии. То-то был триумф для Сюрена! Эффективность его метода подтвердилась. Впечатленные экзорцисты кардинально сменили линию поведения, а настоятель решил дать Сюрену еще один шанс. Сестра Жанна получила желаемое, а заодно продемонстрировала: хоть она и одержима – но и сама, до известной степени, управляет своими бесами. Их властью, она порой ведет себя как безумная – зато, стоит ей захотеть, они вовсе исчезнут.

После Левиафанова исхода на лбу сестры Жанны появился кровавый крест; он был отчетливо виден в течение трех недель. Неплохо; но то ли еще будет! Балаам, например, анонсировал свою готовность убраться и пообещал оставить по себе память – расписаться на левой руке одержимой. Там его имя да останется пожизненно. Впрочем, перспектива до смерти носить это клеймо – имя беса буффонады – совсем не привлекала сестру Жанну. Куда лучше было бы надавить на Балаама. Пусть напишет другое имя; «святой Иосиф» вполне подойдет. По совету Сюрена, сестра Жанна девять дней подряд возносила созерцательную молитву к этому святому. Балаам ей мешал, как только мог. Однако ни физические недомогания, ни путаница мыслей не достигли бесовской гнусной цели – сестра Жанна держалась стойко. Тогда поутру, как раз перед мессой, Балаам и Бегемот (ответственные за буффонаду и святотатство) забрались к ней в голову и устроили там ужасный переполох. Сестра Жанна, отлично сознавая, что поступает дурно, все же не смогла противиться безумному импульсу – она ворвалась в трапезную, где «набросилась на пищу с чудовищной невоздержанностью и за один присест употребила более, нежели трое изголодавшихся могли бы съесть за целый день». Приобщаться Святых Даров в таком состоянии нечего было и думать. Скорбя и раскаиваясь, сестра Жанна обратилась за помощью к Сюрену. Тот надел свою столу и отдал приказы бесам. В результате «демон вновь вошел в мою голову и заставил меня, в неподобных судорогах, исторгнуть все съеденное». Балаам поклялся, что желудок пуст; отец Сюрен рассудил, что причаститься теперь позволительно. «Так я смогла продолжать девятидневное бдение и довела его до конца», – заключает сестра Жанна.

Бес буффонады покинул сестру Жанну 29 ноября. Среди зрителей были двое англичан. Один – Уолтер Монтегю, сын первого графа Манчестера – недавно обращенный в католичество и потому готовый верить-во-все-что-угодно. Второй – его юный друг и протеже по имени Томас Киллигрю, будущий драматург. Несколько дней спустя он отправил в Англию подробное и длинное письмо другу с отчетом об увиденном в Лудене[87]. Впечатления, по словам Киллигрю, «превзошли все ожидания». Перемещаясь от часовни к часовне на территории урсулинской обители, Киллигрю в первый день увидел четыре или пять бесноватых, смиренно преклонивших колени в молитве. Позади каждой женщины находился ее экзорцист (также коленопреклоненный). В руках экзорцисты держали концы веревок; другие концы были завязаны петлями и наброшены на шеи бесноватых. Вдобавок каждая веревка была унизана миниатюрными крестиками. Требовалась она, чтобы обуздывать бесов, когда тем взбредет наслать корчи на своих жертв. Впрочем, пока все было спокойно; «я видел только, как стоят на коленях урсулинки и святые отцы». Правда, через полчаса две урсулинки вышли из-под контроля. Одна вцепилась экзорцисту в горло, вторая вывалила язык, повисла на шее у святого отца и попыталась его поцеловать. В это время из-за решетки, что отделяла церковь от обители, донесся вой. После чего Томаса Киллигрю позвал Уолтер Монтегю – смотреть, как бесноватые станут читать мысли. С неофитом Монтегю у них получилось, с Киллигрю – нет. В перерывах этого шоу монахини молились за Кальвина и проклинали Католическую Церковь. Когда одного из бесов удалось изгнать, английские туристы поинтересовались, куда же он отправился. Ответ оказался столь непристойным, что редактор «Юропеан Мэгэзин» не рискнул его напечатать.

Следующим номером был экзорцизм хорошенькой сестры Агнесы. Мы уже приводили рассказ Киллигрю. Добавим: вид хрупкой девушки, удерживаемой двумя жилистыми крестьянами, в то время как святой отец попирал сначала ее грудь, затем – белую шейку, наполнил нашего кавалера ужасом и отвращением.

Назавтра все началось по новой; впрочем, финал спектакля был несколько более занимательным и несколько менее отталкивающим. «Когда закончились молитвы, – пишет Киллигрю, – она [мать-настоятельница] обернулась к святому отцу [Сюрену], который набросил ей на шею веревку, унизанную крестиками, и завязал оную на три узла. Мать-настоятельница стояла на коленях и продолжала молиться, пока манипуляции с веревкой не были завершены; затем она поднялась, бросила четки и следом за святым отцом направилась к алтарю, где села на скамью с изголовьем, сделанную специально для сеансов экзорцизма – таких скамей в часовне несколько штук». Интересно знать, сохранились ли до наших дней эти прообразы кушетки в кабинете психоаналитика?

«Изголовьем сия скамья была повернута к алтарю. Мать-настоятельница приблизилась к ней со смирением, кое, кажется, могло бы одно, без молитв святых отцов, изгнать любого беса. Мать-настоятельница легла на скамью и сама помогала священнику привязывать себя к оной двумя веревками – одной поперек талии, другой вокруг бедер и ног. Опутанная таким манером, она глядела на священника, что держал Святые Дары, и, глядя, вздыхала и трепетала мучений, кои должны были последовать. И не одна она выказывала смирение и терпение – но все урсулинки, причем в равной степени. Когда свершился экзорцизм, другая одержимая призвала другого святого отца, также приблизилась к скамье, также улеглась, также помогла привязать себя. Странно видеть, сколь скромно они идут к алтарю, будучи в сознании, и как они перемещаются по обители. Их лица и взгляды говорят за них: вот мы, девы, посвятившие себя Господу. Урсулинка, с которой начался сеанс экзорцизма, лежала словно спящая…». Сюрен взялся за дело. Через несколько минут явился Балаам. Последовали корчи и конвульсии, чудовищные богохульства, кошмарные гримасы. Живот сестры Жанны раздулся, как у женщины на позднем сроке беременности; сильно раздулись и груди. Экзорцист приложил к животу и грудям Святые Дары – и тело приняло обычные пропорции. Киллигрю шагнул вперед, коснулся руки сестры Жанны – рука была прохладная. Он пощупал пульс – пульс был ровный, спокойный. Мать-настоятельница оттолкнула любопытного и заскребла ногтями свой чепчик. Мгновение спустя она его сорвала. Обнажилась бритая наголо голова. Одержимая закатила глаза, вывалила язык – распухший, черный, как неокрашенный сафьян. Отец Сюрен развязал веревки и велел Балааму поклониться Святым Дарам. Сестра