Мальчик, идущий за дикой уткой - Ираклий Квирикадзе

Но это Грузия. Я не был в Таджикистане. Бахтияр уверял меня, что все из моей истории могло произойти и в Таджикистане. Ребенок, рожденный вне брака, – позор семьи! И все грузинские комичные ситуации – абсолютно таджикские. Бахтияр говорил: “Все люди южных земель, согретых солнцем, все виноградари, хлопкоробы, пастухи, каменщики, кто плетет корзины, сколачивает гробы (черт побери, помню эту профессию в его перечислении), – все похожи характерами, что таджики, что узбеки, что грузины”. Скажу, что схожие характеры можно легко разыскать среди виноградарей, хлопкоробов, но среди режиссеров и сценаристов, снимающих фильмы, – дело чрезвычайно редкое.

Я, как классический графоман, написал много сценариев. Они попадали к разным режиссерам, с которыми мы говорили ночи напролет, обсуждая общие проблемы, потом оказывалось, что глаза режиссера видели совсем другие картины, уши слышали совсем другие звуки, диалоги. Посмотрев ими снятое, мне часто хотелось выкрасть у соседа-полковника Абашидзе именной пистолет и разрядить всю обойму в ненавистный живот режиссера. Худойназаров – один из немногих, кто снял фильм, который я как бы снимал в своем воображении, когда писал сценарий.

Мы подружились на почве обоюдной любви к Сальвадору Дали. “Как он рисует пустыню!” – сказал Бахтияр, и я увидел, что Дали действительно в своих пейзажах часто изображает пустыню, пески. Я рассказал ему, что мой друг Тенгиз Семенов, режиссер-документалист, оказавшись давным-давно на съемках в Нью-Йорке в гостиничном лифте, встретил старика в шубе, летом, и сказал своему оператору: “Этот сумасшедший старик похож на Сальвадора Дали”. Стоящая рядом женщина вдруг ответила на чистом русском языке: “Этот сумасшедший старик и есть Сальвадор Дали”. Гала Дали и Сальвадор Дали пригласили Тенгиза и его оператора в ресторан (это было время до нашествия россиян на Запад), Гала наслаждалась разговором с русскими, Дали подарил им свой знаменитый “золотой альбом”, дорисовав тушью несколько страниц.

Много лет Бахтияр спрашивал меня, когда сходим к Семенову. Почему это не случилось? Не знаю.

Худойназаров не меньше Дали страдал гигантоманией. Когда он снимал фильм, строил декорации, он исходил всегда из чего-то грандиозного. В фильме “Лунный папа”, я уже сказал, действие происходит в провинциальном городке. Баумгартнеру, оператору, постановочной группе казалось, что найти таджикский провинциальный городок – несложная задача. Осмотрели один, не идеальный… Другой… Вдруг Бахтияр говорит: “Мы сами построим город”. И построил на берегу старого водохранилища восемьдесят домов – не фанерные фасады, как в голливудских ковбойский городках, а настоящие, каменные, с фундаментом, с балконами на все четыре стороны. В городе столовая, где официанткой работает героиня Чулпан Хаматовой. Причал, от которого отправляется плот на другой берег водохранилища. Летний кинотеатр, где выступают актеры-аферисты. Маяк, в котором ночью крутятся прожектора. Все настоящее, все действующее. Рядом выстроил провинциальный аэродром, где приземляется самолет-кукурузник. Баумгартнер вначале выл! Потом, когда узнал, что таджикский каменщик, плотник, кровельщик просят за работу один доллар в день, успокоился. С близких и далеких аулов пришли чудесные рабочие люди. Построили за полтора месяца вручную целый город.

Бахтияр увлекся строительством, стал похож на фараона Хеопса, который строил свою пирамиду. Весь в цементе, сам готовил цементный раствор, строгал доски. Я по ошибке подумал: “Он не хочет снимать фильм, он хочет строить свой город. Может, боится снимать?” Но как только восемьдесят домов построили, каналы вырыли, на лодках можно плыть от дома до дому (почти Венеция), конный табун пронесся по главной улице, начались съемки.

Актеры были подобраны идеально. Тут были таджики, тут был немец Морис Бляйтроп (теперь мировая звезда, обладатель “Оскара”), надевший таджикский халат и ставший “чокнутым” братом Чулпан Хаматовой. Знаменитый сегодня Мераб Нинидзе (в те игравший на австрийских сценах). Боюсь забыть Николая Фоменко в роли летчика, сбросившего с неба быка – быка, который изменит жизнь героини.

Бахтияр – фокусник и маг. Он сочиняет странные мизансцены, многоплановые переходы, где камера то следит за актерами, то бросает их, увлекшись разглядыванием верблюда, потом вновь догоняет актеров, которые садятся на паром и уплывают, теряясь в тумане…

Я уехал в Лос-Анджелес. Там писал сценарий для Джулии Робертсон (не путать с Джулией Робертс, голливудской звездой). Вдова канадского бизнесмена, кинорежиссер-документалист, пожелала снять игровое кино. Заказала мне сценарий “Красные ангелы” о девушках-летчицах Зое и Шуре, опыляющих поля химическими удобрениями. Они летают на разбитом самолете “У-2”, а до этого бомбили Берлин. Действие фильма – конец 1945 года. Урал. Сижу в Лос-Анджелесе. Пишу. Ночью звонит Бахтияр.

– Ираклий, у нас тут утро. Сейчас все садятся в автобус, ехать до нашего водохранилища час двадцать… Сцены, когда Чулпан должна признаться папе, что беременна, ни тебе, ни мне никогда особо не нравились. Может, придумаешь что-то интересное? Какое-нибудь действие, а? Чулпан просит. Я прошу!

– Когда это надо? – спрашиваю.

– Сегодня снимаем. Пока мы доедем до объекта, придумаешь, а?

Я крою его мысленно матом. Завтра утром в офисе Джулии Робертсон у меня сдача первого варианта сценария “Красные ангелы”, а мне еще писать и писать. И на тебе – Бахтик с беременной Чулпан как снег на голову! Где они были до этого?

– Хорошо, Бахтик, – говорю я вслух.

Лос-анджлесская ночь. Район Венис-Бич. За окном океан. Огромные волны. Минуту назад океан меня бодрил. Сейчас грохот действует на нервы. Что придумать? Что делает Чулпан? Может, у нее в руках мешок химических удобрений? Мотивы “Красных ангелов” вползают в “Лунного папу”. Автобусы со съемочной группой там, в далекой таджикской пустыне, приближаются к бахтияровскому городку… Черт, о чем я думаю? Вышел из дома. Иду к огромным волнам с чашкой горячего кофе. Темно. Какая-то птица, похоже пеликан, орет так, что перекрывает грохот волн. Жутко неуютно. И вдруг чашка горячего кофе, которую я взял к океану, напомнила мне историю, из нее можно что-то выудить для Бахтияра.

В детстве я разбил любимую дедушкину чашку. Мой дедушка Давид Алексеевич Миндадзе всю жизнь пил чай из этой чашки с рисунком пеликана. (Пеликан пролетел, каркая). Как дедушке сообщить, что я разбил чашку? Я просил маму: “Ты скажи”. Мама отказалась. Захожу в комнату дедушки. Давид Алексеевич любит меня, но чашку, кажется мне, шестилетнему, любит еще больше. Дедушка сидит в кресле. Читает газету “Заря Востока”.

– Дедушка, я что-то тебе должен сказать.

– Что, малыш?

– Боюсь сказать…

У Давида Алексеевича хорошее настроение – он улыбается: – Не бойся!

Я оглядываюсь, вижу в шкафу дедушкины галстуки.

– Можно я сперва галстуком свяжу тебе руки? И потом скажу…

Дедушка согласился, это было неожиданно, я быстро связал ему руки, вторым галстуком ноги… Дедушка улыбается.

– Ну говори…

– Я разбил твою любимую чашку.