Единственный выживший - Дин Кунц

В тринадцать лет Джо уже ежедневно помогал отцу одеваться и купал его, пока мать была на работе. Он не роптал; к своему несказанному удивлению, Джо обнаружил в себе довольно-таки значительные запасы нежности и терпения, более или менее уравновешивавшие его неостывающую злость на Бога, а эту последнюю Джо щедро расходовал на тех своих одноклассников, которым не посчастливилось попасть ему под горячую руку. Сам Фрэнк довольно долгое время стеснялся того, что ему приходится полагаться на сына в таких интимных вещах, как купание и туалет, однако даже для двоих это была нелегкая задача, и в конце концов отец смирился с помощью. Сын и отец стали еще ближе друг другу.

К тому времени, когда Джо исполнилось шестнадцать, у Фрэнка развился фиброзный анкилоз. Суставы полностью утратили подвижность и распухли, на некоторых из них образовались ревматические узлы. На правом запястье выросла шишка размером с мяч для гольфа, а левый локоть был изуродован опухолью еще большего размера – совсем как софтбольный мяч, который шестилетний Джо когда-то бросал на заднем дворе.

Джо часто казалось, что только его успехи поддерживают жизнь отца, и поэтому он старался изо всех сил и вскоре стал круглым отличником, хотя значительную часть времени у него отнимала работа на полставки в "Макдональдсе". Кроме учебы, он увлекался и футболом и считался лучшим трехчетвертным школьной команды. Успех дался ему нелегко, но всего этого Джо добился без малейшего давления со стороны отца. Им двигала одна лишь любовь.

Летом того же года Джо поступил в боксерскую школу, которую в рамках своей благотворительной спортивной программы открыла Ассоциация молодых христиан. Несмотря на свои шестнадцать лет, он быстро освоил основные приемы, а тренер, которому Джо приглянулся своим бойцовским характером, даже сказал однажды, что у него определенно есть талант к этому виду спорта.

Характер у Джо действительно был, и проявился он в первых же пробных поединках, когда даже после того, как его противник пропускал нокаутирующий удар и повисал на канатах, Джо продолжал работать кулаками в полную силу. Каждый раз его приходилось буквально оттаскивать от беззащитных соперников, для которых бокс был только спортом, одной из разновидностей активного отдыха. Для него же это была разрядка, способ истратить, выпустить наружу скопившиеся в душе горечь и гнев. Джо вовсе не стремился причинить боль кому-то конкретному, но он причинял боль, и впоследствии ему запретили выступать на ринге.

Ревматический артрит Фрэнка тем временем осложнился хроническим перикардитом, приведшим к вирусной инфекции околосердечной сумки. Сердце не выдержало и остановилось.

Фрэнк умер за два дня до того, как Джо исполнилось восемнадцать лет.

Вскоре после похорон отца Джо, поглотив изрядное количество пива, пришел в церковь поздно вечером, когда внутри никого не было. Он испачкал заранее припасенной черной краской все четырнадцать кальварий«Кальварий – в католичестве – картины на стенах церкви, изображающие страдания Христа на крестном пути», опрокинул гипсовую статую Девы Марии и расколотил штук двадцать красных стекол в красивом резном поставце, в который молящиеся вставляли свечи.

Возможно, он нанес бы церкви еще больший ущерб, если бы не охватившее его ощущение тщетности любых усилий. Джо не мог научить Бога ни состраданию, ни жалости, как не мог выразить свою боль с достаточной силой, чтобы его услышали за непроницаемой стеной, отделяющей от этого мира мир иной. Если, конечно, загробный мир вообще существовал.

Тогда, опустившись на переднюю скамейку, он заплакал.

Впрочем, плакал Джо недолго – не более минуты, – так как ему неожиданно пришло в голову, что заплакать в церкви – значит признаться в своем бессилии перед Ним. Как ни смешно, но тогда Джо казалось особенно важным, чтобы никто не заподозрил его в том, что он смирился с жестокостью законов, которые управляют миром.

Торопясь, он покинул церковь, и никто никогда не обвинил Джо в том, что акт вандализма в отношении церковного имущества – его рук дело. Впрочем, никакой вины он за собой все равно не чувствовал, но, как и раньше, поступком своим не гордился.

Некоторое время Джо вел себя как безумный, но потом пришло время отправляться в колледж. Там он почти не выделялся, так как добрая половина студентов, опьяненных молодостью и свободой, тоже вела себя довольно буйно.

Мать Джо умерла три года спустя в возрасте сорока семи лет. Причиной этого был рак легких, поразивший лимфатическую систему. Донна никогда не курила, как не курил и Фрэнк, так что виноваты в ее смерти были скорее всего ядовитые пары бензина и других растворителей, которые она вдыхала в химчистке на протяжении многих и многих лет. Усталость и одиночество, несомненно, тоже сделали свое дело, так что для Донны смерть стала избавлением от страданий.

В ночь ее смерти Джо сидел рядом с ее больничной койкой, то и дело меняя холодные компрессы на воспаленном горячечном лбу или кладя в пересохший от жара рот матери кусочки колотого льда, когда она просила об этом. Донна была в сознании, однако время от времени она принималась бессвязно бормотать что-то, вспоминая о вечеринке "Рыцарей Колумба" «"Рыцари Колумба" – консервативная католическая общественная организация в США» с угощением и танцами, на которую Фрэнк водил ее, когда Джо было всего два года – за десять месяцев до аварии и ампутации. На вечере был настоящий оркестр из восемнадцати музыкантов, которые играли настоящую танцевальную музыку, а не модный в те времена рок-н-ролл, и они с Фрэнком, хотя и были самоучками, прилично исполнили и фокстрот, и свинг, и ча-ча-ча – должно быть, потому, что заранее знали каждое движение друг друга.

Господи, как беззаботно они смеялись и веселились тогда! В сетке под потолком были подвешены десятки, нет, сотни красных и белых воздушных шаров; каждый столик был украшен белым пластиковым подсвечником в форме лебедя, а толстая стеариновая свеча была окружена мелкими красными хризантемами; на десерт подавали мороженое, уложенное в сахарные мороженицы, также в форме лебедей.

Это была настоящая ночь лебедей, и Фрэнк, медленно и плавно скользя по начищенному паркету – точь-в-точь как величавая птица по глади пруда, крепко прижимал Донну к себе и шептал ей на ухо, что она – самая красивая женщина на балу и что он любит, любит ее еще больше, чем прежде.

Вращающаяся зеркальная сфера разбрасывала по стенам брызги радужного света, воздушные шары из опущенной сетки плавно слетали вниз, а сахарный лебедь имел привкус миндаля. Донне было двадцать восемь лет, и память об этом вечере она пронесла через всю жизнь. И вот теперь, в свой смертный час, она вспомнила тот вечер, как будто, кроме него, в ее жизни не было ничего радостного или счастливого.

Похоронами матери Джо занималась та же самая церковь, которую он осквернил три года назад. Кальварии были тщательно отреставрированы, а новая статуя Девы Марии с одобрением взирала на ряды целеньких красных окошек в поставце.

На следующий день после похорон Джо отвел душу в ближайшем баре, где он учинил настоящее побоище. В драке ему сломали нос, но его противнику досталось еще больше.