Темный ручей - Рэйчел Кейн

И я знаю, что это, наверное, неправильно.

Когда на следующее утро мы просыпаемся, всё кажется обычным, кроме меня. Мы завтракаем вафлями и беконом. Я убеждаю старших разрешить мне попробовать кофе с большим количеством молока и сахара – и они соглашаются, – но не могу понять, нравится мне кофе или нет, хотя все равно допиваю до конца. Ланни пьет кофе только с молоком, а Хавьер и Кец вообще предпочитают черный.

– Почему вы не кладете ничего в кофе? – спрашиваю я их, просто чтобы поговорить о чем-нибудь.

Хавьер смеется и переглядывается с Кецией.

– Наверное, по одной и той же причине, – отвечает он. – Когда я служил в морпехах, мы считали удачей заполучить кофе вообще. И к нему почти никогда ничего не было. В рюкзаке не так много места, а когда ты несешь всё, что тебе нужно, на собственной спине… приходится отказаться от излишеств.

– Я привыкла к черному кофе в участке, – Кеция кивает. – Чаще всего пьешь его буквально на ходу. А сливок в автомате, как правило, нет, да и сахара тоже. Со временем просто привыкаешь к этому вкусу.

Это звучит по-взрослому. Может быть, когда-нибудь я тоже буду пить черный кофе.

Доев вафли, мы моем посуду, а потом я иду в ванную. Когда выхожу, Хавьера уже нет – он ушел на дневное дежурство в тир. Кеция остается с нами. Полагаю, хорошо, что в округе Нортона низкая преступность. В следующий час она получает два звонка, но ни один из них не важен настолько, чтобы она поменяла свои планы.

Ланни занята тем, что плетет из ниток какую-то фенечку. Она весь день старалась притворяться, что всё в порядке, что все круто, но раньше сестра ничем таким не занималась. Она даже не поднимает взгляд от своего плетения.

– Перестань на меня глазеть.

– Я не глазею.

– Нет, глазеешь. Тебе что, делать больше нечего?

– Мне надоело все время сидеть здесь.

– Просто будь терпеливым.

Я смеюсь, хотя и не очень весело.

– Правда? Когда это ты стала Святой Терпеливостью? Для тебя выждать полминуты, пока еда греется в микроволновке, – уже национальный кризис.

– Примерно тогда же, когда ты стал таким занудой, – отвечает Ланни.

– Для кого этот браслет?

Она пропускает одну прядку, шипит себе под нос и распускает узел.

– Для меня.

Наверняка это вранье. Ланни никогда в жизни не носила нитяных фенечек. Особенно черно-розовых. Черные – может быть. Но не розовые.

– Нет, не для тебя.

Несколько секунд она молчит, потом признаётся:

– Для подруги.

Я расспрашиваю ее только потому, что ей от этого не по себе. Она ерзает и бросает на меня горящие взгляды, словно говоря «прекрати это».

– Послушай, если ты делаешь его для Далии, это круто, ты же понимаешь.

Ланни поднимает голову и смотрит на меня долгим странным взглядом. Потом говорит:

– Для нее.

– Разве ты не ей разбила нос?

– Мы с ней дружим уже… уже давно.

Я пожимаю плечами:

– И все равно, при первой встрече ты расквасила ей нос. И вовсе не так уж давно. Еще и года не прошло.

Притворяюсь, будто читаю, но на самом деле слежу за сестрой. Она продолжает переделывать один узел снова и снова, потом рычит и разрывает браслет на клочки и вскакивает, уставившись в окно.

– Так она тебе действительно нравится?

– Может быть, – отвечает Ланни, и это на самом деле означает «да». Она скрещивает руки на груди. – Да. Это не твое дело.

– Не мое, пока ты не говоришь ей, где мы. – Я вижу, как она выпрямляется, отмечаю страницу закладкой и закрываю книгу. – Только не говори, что ты ей сказала! Ты же знаешь, что не должна говорить об этом никому. – Понижаю голос, чтобы Кеция не разобрала, о чем речь.

Ланни только пожимает плечами и стискивает зубы, словно ожидая, что я ее ударю.

– Это мамино правило, а мамы теперь нет. И кроме того – Далия никому не расскажет.

– Она расскажет всем! – Теперь я зол. Я не звонил никому из своих друзей. И не ходил встречаться с ними. Я точно исполнял всё, что велела мама. Ну… не считая телефона. Но всё, кроме этого. – Это к ней ты ходила, когда перелезала через ограду?

– Нет, я ходила… – Ланни задерживает дыхание и прикусывает губу, и я вижу слезы в ее глазах, но она сразу же вытирает их. – Я ходила посмотреть на наш дом, вот и всё. И встретила там ее. – Смотрит на меня так яростно и пронзительно, что мне кажется, будто она меня ударит. – Почему бы тебе снова не уткнуться в свою дурацкую книжку?

Я так зол, что хлопаю книгой о стол и говорю:

– Это твоя дурацкая книжка, ты что, даже не заметила?

Потому что так и есть. Эту книгу Ланни читала в тот день, когда наша жизнь стала неправильной. Она читала ее и даже не подняла взгляд, когда мама остановила машину по требованию полиции. И я тогда мог думать только о том, что же такого крутого в этой книге, раз она читала ее в тот день, когда маму арестовали, когда у нас отняли наш дом и нашего папу. Моя сестра читала эту книгу в тот последний день, когда еще не было никаких монстров и наши родители все еще защищали нас. Я спас эту книгу, когда она выбросила ее в мусор. Я хотел сохранить что-нибудь из нашего дома – хоть что-то.

Что-то из прежних времен.

И я сохранил эту книгу.

Теперь меня трясет. Я дышу часто, так часто, что у меня болит живот. Я читал и перечитывал эту книгу так долго, что из нее стали выпадать страницы, а две перекосились и торчат, как сломанные зубы.

Ланни протягивает руку и проводит пальцами по обложке, словно касаясь лица мертвого человека. Потом хватает книгу и идет к камину, и я понимаю, что она собирается сжечь ее! Бросаюсь к сестре, выхватываю у нее книгу и крепко прижимаю к груди.

Мы не говорим ни слова, просто смотрим друг на друга. А потом Ланни опускается на пол и начинает плакать. Я – ее брат. Мне надо попытаться успокоить ее. Но я этого не делаю.

Иду в свою комнату, захлопываю за собой дверь и запираю замок. Я все еще слышу плач Ланни. Расхаживаю туда-сюда, потом достаю из шкафа куртку, перчатки и шапку.

Кеция наблюдала за нашей ссорой из кухонного уголка, не вмешиваясь, и когда я выхожу из комнаты в зимней одежде, она говорит только:

– Там холодно, Коннор.

Но сейчас я не чувствую себя Коннором.

– Просто хочу выйти на свежий воздух, – отвечаю я ей. Бут, лениво валявшийся у горящего камина, поднимается и начинает бегать вокруг меня. – И он тоже.

Кеции это не нравится, но она все-таки кивает:

– Хорошо. Только внутри ограды. Не выходи за нее.

– Ладно.