Босс моего бывшего - Лина Манило

«Отец, вы отец». Что это такое? Что за шутки? Пятнадцать лет прошло с момента, когда я потерял своего сына. Пятнадцать, мать его! Все эти годы я нёс на себе груз вины, и Юля так часто повторяла, что из-за меня осталась пустым сосудом. Мёртвым изнутри, и во всём этом только моя вина.

А теперь я отец? Да ну на хрен! Это розыгрыш какой-то!

Я оглядываюсь, нахожу взглядом папку. Она валяется у дальней стены, а бумаги россыпью рядом. Тот самый пятый лист, словно издеваясь, лежит самым верхним, а на нём…

Теперь я уже понимаю, что имел в виду Савинов, когда просил его посмотреть. Именно его, словно в нём кроются ответы на все вопросы.

Я медленно на негнущихся ногах подхожу к нему и, опустившись на корточки, поднимаю с пола важный документ. Документ, способный меня убить. Я, как самый последний мазохист, вчитываюсь в ровные строчки, и каждая буква выворачивает меня наизнанку, причиняет физическую боль.

Шесть недель беременности.

Шесть, мать его, недель беременности у моей жены.

Жены, которая так много лет держала меня на крючке вины, заставляя расплачиваться и убивать себя день за днём. Сука…

– Отведите меня к ней, – прошу, загоняя вглубь себя острую боль. Но она вот, никуда не делась, просто стала чуточку глуше.

Егор Витальевич смотрит на меня с сомнением. Вскидываю бровь, натягивая на лицо самую непроницаемую из своих масок, захлопываю папку и отдаю её Савинову. Мне там нечего смотреть. Я узнал достаточно, на всю жизнь хватило. Потом обо всём этом подумаю, дайте наедине с самим собой остаться, но пока что хочу увидеть Юлю.

– Вы уверены? – Савинов сомневается.

– Не волнуйтесь, в стенах больницы убийств не будет.

– А за её стенами?

Ты гляди, проницательный какой.

– Отведите меня к Юлии Евгеньевне.

– Вам придётся подождать несколько минут, – губы растягиваются в холодную усмешку. – Вашими стараниями у меня не самый презентабельный вид.

Его халат разорван на груди и походит сейчас на жёваную козой тряпку. Савинов подходит к шкафу, на котором тоже сложены рядами папки, распахивает створку и, бросив на меня настороженный взгляд, переодевается.

– Пройдёмте, – говорит, огладив белоснежный рукав.

Савинов выходит первым. С диванчика рядом с дверью поднимается Валера и взглядом спрашивает, нужен ли я ему. Прикрыв глаза, киваю. Да, он мне нужен, иначе боюсь – не сдержу обещание.

Когда мы нестройной процессией движемся к лифтам, я мысленно считаю шаги. Раз-два-пятнадцать. Размеренное дыхание Валеры, идущего за спиной, добавляет островков спокойствия в бушующем море моих вывернутых наизнанку эмоций. Ярость вспыхивает так ярко, что в ней может сгореть эта чёртова Вселенная.

В кабинке лифта становится душно. Я оттягиваю ворот рубашки, прислоняюсь спиной к прохладной стене и, запрокинув голову, смотрю на потолок. Картинка перед глазами смазывается. Задерживаю в лёгких воздух, и это помогает мне сосредоточиться.

Мне нужно увидеть Юлю. Просто посмотреть в её глаза. Что в них увижу? Вину? Торжество? Злорадство? Или пустоту, у которой нет ни границ, ни дна?

Она так долго меня наказывала, придумав изощрённую месть… отомстила так отомстила. Я бы, наверное, восхитился, если бы мне не было так больно из-за всей этой лжи, которая громоздилась вонючей кучей изо дня в день, пятнадцать лет подряд…

Нет, достаточно! Иначе от клиники ни одного кирпича не останется.

Не позволяющий себе проявления чувств Валера вдруг касается моего локтя и легонько сжимает. Мгновение, и он вновь превращается в бездушного робота. Смотрит на разъезжающиеся дверцы, ждёт, когда выйду. Но этот простой жест поддержки прожигает меня до дна души.

– Прошу, – Савинов останавливается у двери вип-палаты и деликатно отворачивается, предоставляя мне возможность войти.

Не дав себе времени на размышления и лишнюю рефлексию, я тяну на себя дверь и попадаю в светлое помещение. В палате две комнаты: уютная зона отдыха с красивыми диванчиками, журнальным столиком, телевизором и прочей мелочью, призванной создать у пациента ощущение пусть не дома, но чего-то очень похожего. И непосредственно «спальня».

В гостиной пусто. На столике лежит раскрытый журнал, рожа какого-то модного певца, имени которого я вовек не запомню, ухмыляется с центрального разворота. Рядом полупустой стакан с водой, чайная ложка и порядком заржавевшее надкусанное яблоко. Я ступаю внутрь, туфли тонут в мягком ворсе светлого ковра, иду к приоткрытой двери, а Валера с Савиновым остаются за спиной.

– Юля? – зову тихо, но в ответ тишина.

Наверное, спит или чем она там занимается, чёрт бы её подрал.

Сильнее распахиваю дверь, ступаю внутрь «спальни», но в ней пусто – Юли в палате нет.

Как нет её телефона, сумочки и одежды, которую ей привезла вчера Надежда, наша экономка.

– Я сейчас всё выясню! – суетится Савинов и, мазнув по мне тревожным взглядом, по телефону созывает срочное собрание.

– Она… я не знаю, не знаю, – заикаясь, поясняет молоденькая медсестра, и комкает в руке пустую упаковку от лекарств. – Я не сторож же ей.

Администратор лишь разводит руками и говорит, что она выходила подышать воздухом.

– Но у нас же не запрещено выходить на улицу! – один из охранников нервно сглатывает и бросает жалобный взгляд на Савинова. Тот в ответ горестно вздыхает и кивает.

– И правда, не запрещено. Хотя и надо было Юлию Евгеньевну запереть, но…

– Она хотела воздухом подышать, – повторяет слова администратора молоденькая медсестра и чуть не плачет. – Плакала… я пожалела, она такая расстроенная была, обещала, что просто погуляет!

Наверное, моя зверская рожа сейчас виновата в том, что несчастный персонал Третьяковской клиники готов штабелями увалиться на койки в кардиологии.

Опрос всех остальных не даёт ничего. Просто была и вся вышла. Просмотр камер ничего не даёт: Юля и правда вышла за порог, завернула за угол и пропала.

– За ней мужик какой-то приехал, – наконец находится единственный человек, знающий хоть что-то. – Молодой. На чёрном мерсе.

Пухлощёкий санитар – на вид ему лет двадцать – выкладывает всё, что знает, а на веснушчатом лице готовность служить. Он узнал меня, тут без вариантов, но мне уже до такой степени плевать, прознают о чём-то журналисты или нет, что даже жутко. Я щедро плачу за информацию, а парнишка и рад. Ещё бы.

Бледный нервный Савинов на кого-то громко орёт, заперевшись в своём кабинете, а я продолжаю допрос:

– Ты узнаешь этого парня на мерсе?

– А то! У меня феноменальная память!

– Как так вышло, что ты один видел её отъезд?