Тайный шифр художника - Олег Рой

Кроме галантности и богатства, Бегерит обладал обширными связями и немалой властью: без особого труда добившись в советском постпредстве продления командировки Маргариты, он пригласил ее отдохнуть «в своем замке».

«Черт побери! – писала Маргарита. – Мало того, что это действительно замок, причем наследственный, так он еще и на острове! У него собственный остров в Лигурийском море. Если бы не Андрей, я бы ни минуты не задумывалась…»

Когда Бегерит сделал ей предложение, она честно призналась, что сердце ее занято, что несмотря на то, что ее избранник любит другую, она не может его забыть.

– Ну и что? – невозмутимо парировал немец. – Какая-то глупая причина для отказа, право слово. Вам нравится другой мужчина, поэтому вы отказываетесь идти навстречу мне. Но при этом вас не останавливает то, что вашему мужчине нравится другая женщина. Вы все равно его хотите, разве нет?

– Но я люблю его! Вряд ли вы скажете, что полюбили меня за… фактически за одну встречу. Это совсем другое дело.

– Почему другое? – все с той же невозмутимостью настаивал фон Бегерит. – Никакой разницы. Знаете, что есть любовь? Liebe ist nichts – «любовь есть ничто». Красивый ароматный фантик, в который завернуто наше желание обладать. Вы хотите обладать своим Андреем, я хочу обладать вами. Мною тоже многие желают обладать, обычное дело. Вопрос лишь в том, насколько это желание бывает реализуемо. То есть – в цене.

И Маргарита согласилась. Такая постановка вопроса все объясняла, а главное – все облегчала. Если любовь – это фантик, то его можно выбросить. Фантик совершенно не нужен. Нужно то, что в него завернуто. Желание. Ей нужен Зеленцов. Просто нужен, и все. И она его получит.

– Давайте сделаем так, – предложил фон Бегерит, – вы поедете к себе в Союз и попытаетесь заполучить этого вашего Андрея. Я даже могу вам помочь. Во-первых, хорошеньких женщин нужно баловать: кому-то хватает банальных бриллиантов, у кого-то капризы более изысканные. Как у вас. Для меня будет удовольствием подарить вам этого вашего художника. К тому же, насколько я могу судить с ваших слов, его картины – очень хорошее вложение. Так что я в любом случае не прогадаю. Когда вы его получите, то, разумеется, можете оставить себе, пока вам не надоест. Ничего не имею против. Если, конечно, вы при этом будете принадлежать мне.

– Как принадлежать? – удивилась Маргарита.

– Как этот остров, например, – усмехнулся фон Бегерит. – Он мой, но я ведь не возражаю, когда на него садятся чайки. От этого мой остров не перестанет принадлежать мне, понимаете?

Она согласилась, но мне так и не стало понятно, зачем фон Бегериту так позарез понадобилась «девочка с татуировки»? Чисто ради обладания? Ну держат же люди кошек, попугаев или рыбок – просто чтоб не так скучно было. Жизнь с Маргаритой наверняка выглядела в глазах Бегерита вполне нескучной. Красивая женщина, неглупая, без малейших признаков морали, да еще гениального художника обещает «подогнать». Ах да, Бегерит же зашибал свои миллионы на омолаживающих технологиях. Судя по всему, многократно опробованных на Маргарите. Вечно юная жена – что может быть лучшей рекламой? Или, может, все сразу сработало?

Маргарита опять подтолкнула правоохранительную машину, теперь уже в противоположную сторону – в сторону смягчения участи Зеленцова – и с нетерпением стала ждать, когда Андрей освободится, поживет на поселении, а потом его можно будет и в Европу перевезти.

«Вальтер удивительный человек! – писала она. – Он не только не возражает, чтобы Андрей жил с нами, но всячески поддерживает эту идею и помогает мне. Он вообще понимает меня, как никто и никогда. А ведь, казалось бы, мизантроп. Но понимания в нем в сто раз больше, чем у тех, кто кричит на всех углах о гуманности, милосердии и братстве…»

Меня же «сочувствие» фон Бегерита почему-то не удивляло. Думаю, Маргарита его развлекала. В конце концов, они ведь, по сути своей, оказались очень похожи в главном: есть я и мои желания, и есть все остальные, которые интересны лишь с точки зрения соответствия моим желаниям. И ничего, что Маргарита находилась в тот момент лишь в начале этого пути. Бегерит разглядел в ней собственного будущего двойника. Нужно было всего лишь обеспечить ей нужное направление. Подтолкнуть. И этот, с позволения сказать, эксперимент, похоже, блестяще удался. Под воздействием непрерывного ледяного анализа даже те живые человеческие чувства, которые еще оставались у нее к Зеленцову, намертво замерзли и рассыпались, оставив лишь жажду обладания.

Впрочем, обладать было уже особенно нечем. Когда у Зеленцова закончился срок поселения, Маргарита приехала проверить, как у него дела, и ужаснулась. Дела были совсем плохи. Почти прозрачный, с горящими глазами, в нищей комнатенке, завешанной новыми работами – и со всех смотрела Елена Короткова. А он только стонал: «Она исчезла… я не могу ее найти, увидеть… я ей не нужен… все мои предчувствия сбылись…» Маргарита сорвала все рисунки со стен и снова, как тогда, сожгла. А у Зеленцова даже не хватило сил ей помешать.

Ей удалось вывезти Андрея в Европу. Он был не просто сломлен – раздавлен. Единственным, что в нем еще оставалось живого, был его талант. Фон Бегерит относился к его творчеству на удивление серьезно. На протяжении всей десятилетней агонии Зеленцова он не оставлял попыток если не спасти, то хотя бы немного продлить его жизнь, не жалея ради этого ни денег, ни влияния, ни собственных усилий – ведь он как раз был специалистом в этой области. Но все попытки оказались безрезультатными. Не потому, что медицина была бессильна против болезни Зеленцова, а потому, что врачи не обнаружили у него никакой болезни. Совсем никакой. Он просто постепенно угасал.

– Никто не отнимает у него жизнь, – грустно констатировал фон Бегерит. – Он сам ее отдает. Талант оказался слишком тяжел для него.

Последние работы Зеленцова, включая тот самый «семейный» портрет, что висел над камином, потеряли живший раньше в нем свет и изливали лишь мрак и страх.

«Он говорит, – писала Маргарита, – что раздарил весь свой свет. Он вкладывал его в те проклятые портреты, и теперь они его убивают. Она его убивает. Она всех убивает!»

Похоже, это стало для нее навязчивой идеей. Маргарита уничтожила все изображения Елены, что удалось собрать в бегеритовской коллекции, но это, разумеется, не помогло. Зеленцов умер. И это был проигрыш. С этим Маргарита смириться не могла. Не потому, что любила Зеленцова – вряд ли к этому моменту она еще была способна на любовь. Но проигрыш? Потеря того, что ей нужно? Немыслимо.

Впрочем, снаружи все было прекрасно. С Маргаритой, в отличие от Андрея, все методики по омоложению сработали прекрасно. Фон Бегерит очень гордился своей живой рекламой и развлекал ее, как умел. А умел он многое: таксидермия, вивисекция, эксперименты на живых организмах… Маргарите понравилось помогать ему, она оказалась весьма способной ученицей. И энтузиазма у нее хватало. Бесчеловечные эксперименты увлекали ее и… отвлекали от мыслей о Зеленцове. Прошлое, казалось, осталось в прошлом. Далеко-далеко.

Вальтер фон Бегерит, «победивший старость», бодрый, полный сил и готовый прожить как минимум до двухсот лет, пал жертвой глупейшего ДТП. Оказался не в то время не в том месте – точнее, на дороге у не то обкуренного, не то вдупель пьяного лихача. И это случилось недавно, меньше двух лет назад.