Карл Ругер. Боец - Макс Мах

– О! – сказал советник Магнус, останавливаясь напротив Карла и загораживая ему дорогу. – Мастер Карл!

Карл поднял бровь и окинул советника «неузнающим» взглядом.

Между тем взгляд советника упал на рукоять Убивца, глаза его моментально сузились и почти мгновенно, но, главное, безошибочно, переместились с меча на правую руку Карла, которую тот как бы случайно упер в бок.

– Прошу прощения, – тут же поправился советник, многозначительно посмотрев Карлу в глаза. – Лорд Карл, конечно.

– Граф Ругер, с вашего позволения, – мягко поправил его Карл и заметил нешуточную тревогу в голубых глазах Магнуса, возникшую при этих словах. Возможно, Карла ожидал интересный во всех смыслах разговор, но, увы, продолжения их с советником беседа не имела, так как неожиданно в нее вмешались посторонние, хотя и вполне ожидаемые обстоятельства.

– Вот он! – раздался слева сверху зычный голос человека, привыкшего отдавать приказы в бою.

Карл моментально перевел взгляд с переставшего его интересовать советника Магнуса на спускавшегося по лестнице широкоплечего кавалера, одетого в княжеские цвета – алый и зеленый с золотом – и опоясанного мечом в дорогих ножнах. Мужчину сопровождали четверо дружинников, вооруженных алебардами и короткими солдатскими мечами.

– Задержите этого человека! – не обращая внимания на обернувшихся на его голос гостей, приказал своим людям мужчина и указал рукой в кожаной перчатке на Карла. По-видимому, это был один из лейтенантов княжеской дружины или, что более вероятно, сам капитан Виктор Лойн, которого Карл еще не встречал.

– Остановитесь, милейший, – холодно сказал Карл, кладя руку на эфес меча. – Я Карл Ругер из Линда и являюсь официальным гостем князя Семиона и княгини Клавдии.

Дружинники, уже направлявшиеся к нему, приостановились, смущенные хладнокровным поведением Карла, но кавалер и не подумал отменять приказ.

– Я Виктор Лойн, – сказал он, цедя слова сквозь зубы, – капитан дружины князя Семиона. И у меня есть веские основания полагать вас, сударь, самозванцем. Извольте сдать оружие, или мне придется применить силу.

В голосе его звучало неприкрытое торжество, в глазах горел нехороший огонь. Это был взгляд хищника, вышедшего на охоту.

– Мило, – улыбнулся Карл и бросил быстрый взгляд вверх. Как он и предполагал, на верхней площадке лестницы в окружении свиты стоял сенешаль Эфраим Гордец. – Я даже догадываюсь, кто ввел вас в заблуждение, капитан, – сказал Карл, возвращая свой взгляд к Лойну. – Но я не намерен омрачать себе праздник из-за бреда вашего сенешаля. Эф! – неожиданно для всех гаркнул Карл. – Ты что, совсем спятил?

Горец вздрогнул, а рядом с Карлом вдруг объявились Август и Марк, подошедшие как раз вовремя, чтобы включиться в разговор.

– Капитан, – сказал Август ровным голосом, – я думаю, вам не следует вмешиваться в дела графа и сенешаля. Это их дела.

Карл обратил внимание, что голос Августа не дрогнул, когда тому пришлось произнести вслух его титул.

– Лейтенант! – Лицо капитана Лойна начало стремительно наливаться кровью. – Вы нарушаете субординацию!

– С вашего позволения, капитан, я тоже, – вежливо поклонился Марк. – Как вы считаете, два лейтенанта вполне уравновешивают капитана или нам придется позвать еще кого-нибудь?

Судя по тому, как зыркнули по сторонам бешеные глаза Лойна, он вполне допускал появление здесь и сейчас двух отрядов дружинников, находившихся в прямом подчинении этих строптивых лейтенантов.

– Так я могу пройти? – поинтересовался Карл равнодушным голосом.

Он все еще держал руку на эфесе меча, и его начинало беспокоить странное, какое-то «нервозное» состояние Убивца. Меч явно реагировал на что-то, вот только Карл еще не понял на что.

– Идите, – буркнул Лойн после секундного раздумья. – Посмотрим, сможете ли вы так же мирно отсюда выйти.

– Благодарю вас, капитан, – поклонился Карл. – Рад был познакомиться.

Он холодно улыбнулся Лойну, надменно кивнул опешившему от всей этой сцены советнику Магнусу и, сопровождаемый молчаливыми Августом и Марком, проследовал вверх по лестнице. На все еще стоявшего на ее вершине Горца Карл внимания более не обращал, занятый созерцанием дамы в светло-голубом, расшитом жемчугами и опалами платье, оставлявшем открытыми его взгляду покатые полные плечи и белые пухлые руки. Женщина была Карлу абсолютно не интересна, но ведь надо было на что-то смотреть, если не смотреть на исходящего злобой Эфраима, – не так ли?

Тем не менее, поравнявшись с Горцем, Карл умерил шаг, посмотрел тому в глаза и сказал таким тоном, как если бы рассуждал вслух:

– Неужели ты ничему у нас не научился, Эф? Я разочарован. Тебя один раз хватило на настоящую подлость, да и то ты опростоволосился, как мальчишка. Это не должны были быть убру, Эф! Ни в коем случае не убру, потому что убру никогда не стали бы стрелять отравленными стрелами и уж тем более в меня.

Сказав это, Карл отвернулся и, более не обращая внимания на Горца и даже не желая знать, как тот отреагировал на его слова, вошел сквозь широко распахнутые створки парадных дверей во дворец.

3

Если верить старику Медведю, а причин сомневаться в его словах у Карла не было, Клавдии должно быть уже за сорок, но выглядела княгиня самое большее на двадцать пять. Теперь, увидев ее наконец вблизи, Карл не мог не признаться себе: на Беговом поле он был недостаточно внимателен, отметив лишь, что она блондинка и, кажется, красива. Однако сказать про Клавдию, что она красивая, значило, по сути, ничего об этой женщине не сказать. Она просто ослепительна. Вот такое определение было верным, хотя тоже не передавало всего великолепия ее фигуры и очарования лица.

Сейчас Клавдия сидела в золоченом кресле рядом с супругом и принимала поклоны от подходивших к ним поочередно гостей, имена которых выкликал герольд. Пока Карл дожидался своей очереди представиться венценосной чете, он не без интереса рассмотрел вблизи, при ярком свете и ее и князя Семиона.

Семион оказался именно таким, каким изобразил его Карл в тот памятный вечер и каким запомнил. Это был дородный представительный мужчина, по-видимому, высокий и по-прежнему физически крепкий, крупные и характерные черты лица которого выдавали сильную волю и умение настоять на своем. Маска добродушной расслабленности, надетая – не без умысла, как догадывался Карл, – на его лицо, могла кого-то ввести в заблуждение, но внимательный взгляд, проникнув под эту маску, мог – к своему удивлению или без оного – обнаружить и такие «неожиданные» черты характера Семиона, как жестокость и коварство. Так что Карлу оставалось только порадоваться, что князь заинтересовался его персоной в тот вечер, хотя, возможно, дело было и не в самом Карле, а в предоставленной им Семиону возможности «показать себя», унизив мимоходом ненавистные князю законы города, чего бы конкретно они ни касались. Однако если все остальные люди были ему – по большому счету – не интересны, являясь всего лишь марионетками в личном театре князя, то взгляды, которые он то и дело бросал на свою супругу, указывали на то, что Клавдию он любил и, возможно, даже боготворил. Это многое сказало Карлу о князе, но еще больше о его супруге, потому что одной красотой такие чувства, продолжавшие обуревать Семиона уже добрых пятнадцать лет, объяснить было невозможно.