Нити разрубленных узлов - Вероника Иванова

За окном собираются люди. Много людей. И все они серы, как женщина по имени Танна. Забавно смотреть; свет факелов желтый, белый, красноватый, а люди серые. Впрочем, не все. Вон там среди них тот, разноцветный. Правда, и он сейчас словно приглушил собственные краски, но все же я бы смог отыскать его в толпе. Даже с закрытыми глазами.

Еще один серый на лестнице. Что-то говорит, потом замолкает, и света вдруг становится больше, как будто зажигается еще один факел. Вот только этот свет…

Я помню его. Не могу не помнить, потому что точно так же сиял Себерро Рен в грязном подвале. Только теперь лучистое сияние проистекает из другого, намного более юного тела. Вместе с голосом. Голосом, пробирающим до костей…

Если слов серого человека я толком не мог расслышать, то эти чувствую кожей. И даже тем, что находится под ней. Они зудят, ноют, как свежие царапины, пытаются зарыться в плоть, словно личинки, чтобы там, внутри, окрепнуть, вырасти и…

К горлу подкатывает тошнота, но мой желудок давно уже пуст, и с губ срывается только горькая слизь, а сразу же после вынужденного отхаркивания становится ощутимо легче. Я все еще внимаю каждому слову из уст юноши в странной белой одежде, но теперь звуки голоса обтекают меня, а не пробивают насквозь.

Он говорит, говорит, говорит… Что-то о преступлении и искуплении. И люди, слушающие его, стоят неподвижно, словно боятся пропустить мимо ушей хоть один звук.

А потом появляется она. Хрупкая, почти прозрачная, наполненная жемчужно-белым сиянием.

Пряди светлых волос, на которых огонь факелов оставляет золотистые блики. Словно изможденное долгим воздержанием от еды и питья тело. То ли бесстрастное, то ли безразличное лицо и взгляд, не находящий своей цели. Как все это мне знакомо. Как все это…

Либбет?! Невозможно! Она не могла оставить здесь свою кровь. А даже если и могла… Нет. Это не она и не кто-то из ее потомков, потому что девушка, стоящая наверху лестницы, не недокровка. Правда, и желаний в ней нет, совсем нет, ни одного, самого крохотного, И все же это человек. Возможно, идеальная кукла, которой можно велеть сделать все, что угодно. И сейчас она тоже покорно исполняет чей-то приказ, иначе не пришла бы на двор, полный мужчин, без клочка одежды.

А тело, принявшее в себя демона, все вещает. И если бы меня не затошнило еще раньше, то сейчас уж точно вычистило бы. Вывернуло бы наизнанку, потому что теперь я понимаю, зачем двойник Либбет начинает медленно спускаться по лестнице.

Это ведь твоя идея, Себерро? Или ты еще не до конца завладел новым телом? Впрочем, какая разница? Это чудовищно. То, что будет сотворено твоими усилиями, хуже преступления, упомянутого в пламенной речи. Ты призываешь надругаться над невинной девушкой.

Девушкой, так похожей на…

Я ничего не могу сделать. Любой из этих мужчин убьет меня небрежным ударом кулака. Но может быть, моя смерть что-то изменит? Может быть, заставит одуматься хотя бы одного из них? Хотя бы первого, кто осмелится дотронуться до испуганно дрожащего тела?

Плашки решетчатых ставен поддаются сначала неохотно, потом все легче и легче. Пальцы полны заноз от щепок, только думать о боли некогда. Надо спешить. Надо успеть…

А веревка все же пригодится. Чтобы спуститься с другой стороны окна.

Здесь…

Человеку свойственно время от времени задумываться о будущем хотя бы для того, чтобы немного помечтать о собственных блистательных победах или поражении заклятых врагов. Многие и вовсе начинают каждый свой день с построения планов, правда, обычно все любовно просчитанные тактики не доживают даже до вечера. И лишь для очень редких людей не существует такого слова, как «будущее».

Верховный бальга Катралы перестал думать о завтрашнем дне сразу же, как исполнил свое… нет, конечно же не желание: желания недокровка изгнал из своей души прочь давным-давно. Намерение. Потому что оно удалось лучше, чем можно было мечтать.

Иакин исполнил все в точности, как рассказывал либо недоговаривал отец, а, надо признать, Кроволивец Горге лукавил или помалкивал куда чаще, чем бывал искренен. Но своему сыну, вольно или невольно, он передал очень полезную способность делать выводы. Пусть не слишком глубокие, скорее сиюминутные, зато невероятно пригождающиеся в эту самую минуту. Будущий верховный бальга много наблюдал за своим предшественником и сумел разглядеть и осмыслить главные заповеди пленения демонов.

Желание должно быть простым.

Желание должно быть горячим.

И больше всего Иакина Кавалено устраивало то, что оба необходимых условия удачной охоты зависели только от него, от охотника, а не от кого-то другого.

Верховный бальга Катралы привык, что в его присутствии люди слегка робели. Неважно, влиял ли на жителей города кровавый шлейф воспоминаний о деяниях отца или же нынешние заслуги сына, какими бы они ни были. Главное, каждый человек, оказавшийся вблизи от Иакина, больше думал о том, чтобы благополучно убраться восвояси, а подобные мысли — лучшая заготовка для внушенного желания. Вот только «желать за» таких ничтожных людей было омерзительно. Собственно говоря, поэтому наследник Кавалено не считался с горожанами, как с равными себе. И именно поэтому выбрал для исполнения своего намерения того, кто никогда не старался убежать. Выбрал человека, который, наоборот, стремился всегда находиться, рядом. И выбор оказался правильным.

Верховному бальге не нужно было смотреть на Глориса, произносящего свою лучшую и, без сомнения, самую берущую за душу проповедь. Не нужно было смотреть на лица собравшихся во дворе людей и искать в глазах, устремленных на прибоженного, веру и преданность. Иакин не нуждался в подтверждениях, чтобы убедиться: все происходит как задумано.

Поначалу, в самый первый миг, когда перемещение демона состоялось, бальге показалось, что он совершил ошибку, что надо было настаивать на каком-то другом желании или внушать другие слова. Даже показалось, что все прошло впустую. Особенно когда Глорис посмотрел на него испуганно-растерянным взглядом и спросил:

— И что теперь?

— Теперь мы пойдем отсюда.

— Куда?

— В другое место.

— Но я… Я не могу. Я…

Вот тогда Иакин по-настоящему разозлился. Сколько времени было потрачено на уговоры, и все без толку? Опять начинается старая песня?

— Ты пойдешь со мной. Скажи себе это. Скажи громче и повтори дюжину раз, если до сих пор не понял!

Глориса пошатнуло неожиданным всплеском ярости человека, который никогда ни на кого не повышал голос. Но именно эта встряска заставила прибоженного послушно выполнить приказ. Сказать, обращаясь к самому себе:

— Я пойду с тобой.

А потом темные глаза засияли восторгом, и Иакин понял: получилось.

Теперь он всего лишь стоял рядом и шептал, зная, что каждое слово долетит до слуха Глориса, будет повторено, наполнено новой силой и доставлено туда, куда нет пути разуму и сомнениям. Прямо в человеческую душу.