Союз нерушимый - Влад Савин

Мы вынуждены были действовать, поначалу сугубо оборонительно, поскольку не имели точных сведений о силах и намерениях противника. Сейчас, оглядываясь назад, нахожу, что какие-то меры были явно избыточны — в расчете на выступление гораздо более сильного врага, как например немецкого "Бранденбурга", имеющего четкий план действий. В сорок четвертом в РККА к возможностям малых групп спецназа уже относились достаточно серьезно — а из показаний пленных, уже допрошенных в Москве, было известно, что бойцы с бранденбурговской подготовкой в составе батальонов УПА, вошедших в Киев, есть. Не было принято во внимание, что бандеровцам также необходимо было время, чтобы сорганизоваться, поставить в свои ряды тех, скрытно проник в Киев раньше, раздать им оружие, договориться о связи. А главное — что командование ОУН решило задействовать живой щит, из обманутых советских граждан.

Полной неожиданностью для нас было шествие по Крещатику, под советскими флагами и с нашей символикой. Создалось впечатление, что враг имеет в Киеве десятитысячную армию — и это в момент, когда 1я вдд еще не завершила сосредоточение (окончательно — лишь к вечеру 23 июня), а первые "Дугласы" с морской пехотой лишь начали приземляться в Жулянах. Сведения о противнике были крайне противоречивы — так, до вечера 24 июня считалось, что один из вражеских батальонов сконцентрировался в Дарнице, готовясь к атаке на Борисполь (в действительности, там действовали лишь разведывательно-диверсионные группы УПА). Батальон десантников был спешно послан в Вышгород, поскольку и там ожидалось выступление бандеровцев — в дальнейшем, не обнаружив противника, и оставив там одну роту, оборонять мост, парашютисты прибыли наконец в 41й городок, усилив его оборону. Лишь к вечеру 23 июня были получены сколько-то достоверные сведения о реальных силах и возможностях врага, от первых взятых пленных и нашей агентуры.

Ольховская, с которой я связался сразу по прилету, успела организовать на крупных киевских заводах "отряды рабочей самообороны". А также, что позже сыграло важнейшую роль в подавлении мятежа, развернуть "разведсеть" из надежных коммунистов и комсомольцев — которые докладывали о силах, расположении и передвижении противника, а в дальнейшем служили проводниками для армейских подразделений, и помогали выявлять затаившихся врагов и их пособников. Из слов Пономаренко я представлял себе женщину моих лет, и позже был удивлен, при встрече увидев, что она ненамного старше героев "Молодой Гвардии" — что ж, на войне люди взрослеют очень быстро. Но сразу чувствовалось, что она умеет командовать и держит руку на пульсе событий, даже первый наш разговор по телефону был предельно сжатым и деловым.

Первые боестолкновения были еще в ночь на 23 июня. Около полуночи свыше сотни бандеровцев пытались захватить вещевые склады, охраняемые неполным взводом курсантов НКВД (присланы из Васильковских казарм на усиление охраны, вечером 22 июня). Ребята понесли тяжелые потери, из восемнадцати человек пятеро были убиты и восемь ранены, но они сумели продержаться до прибытия подкрепления, не дав националистам захватить военное имущество. Что имело серьезные последствия — так как бандеровцы рассчитывали нападать, массово переодеваясь в нашу форму, теперь же они были в этом сильно ограничены. Для событий первых суток было характерно, что ОУН еще старалось скрывать свое истинное лицо, не ввязываясь в настоящие бои — лишь внезапные короткие нападения, и немедленный отход при неудаче. Или же маскировка под "народный гнев", если присутствовала толпа. Следует отметить, что в ряде случаев милиция не только не препятствовала "народной демонстрации", но и сама присоединялась к митингующим, с оружием руках. Также имело место, когда военнослужащие Киевского гарнизона (не уроженцы Западной Украины) вели разлагающие разговоры и пытались саботировать выполнение моих приказов, ссылаясь на "там же свои".

С утра, а особенно к вечеру 24 июня, бандеровцы показали наконец свое истинное лицо. Поняв, что основная масса населения не поддержит их крики про "Украина не АССР", и считая, что привлеченные обманом уже замарали себя перед Советской Властью, участвуя в шабаше, фашисты начали открытые убийства, погромы и грабежи. Убивали не только за принадлежность к Партии и комсомолу, но и просто по подозрению, а также угрожали колеблющимся из толпы, что придут за ними и их семьями в случае дезертирства. К тому же большая часть рядовых в батальонах УПА шла в Киев за обещанной добычей, и теперь грозили своему же командованию бунтом, если оно и дальше будет запрещать им проявлять свою бандитскую суть. В то же время непринятие ответных мер с нашей стороны создало у руководства ОУН иллюзию нашей слабости и готовности к уступкам. В ночь на 25 июня бандеровцы массировано атаковали объекты, удерживаемые советскими войсками. Эти атаки были отбиты, с большими для противника потерями.

К этому времени мы уже имели достаточную информацию о численности мятежников, расположении их сил и штабов. С утра 25 июня началось наше решительное наступление, поддержанное свежеприбывшей 9й кавдивизией (имеющей в составе не только конницу, но и танковый полк на Т-54, и батальон мотопехоты на БТР). Мятеж, окончательно потерявший поддержку киевлян, был подавлен уже к вечеру, еще несколько дней шло вылавливание укрывшихся и бежавших.

Еще один протокол допроса (после событий).

Я вообще не украинец, курские мы. Работал на "Ленинской Кузнице" с тридцать седьмого года, квалифицированный слесарь-корпусник, пятого разряда, техникум закончил. В сорок первом эвакуация, Сталинградская судоверфь, затем Сормово, так на фронт и не попал, в тылу ишачил как проклятый, за койку, пайку, бумажки госзайма и спасибо от Родины. Как Киев освободили, стал хлопотать, чтобы меня назад, дом тут у меня был, и родители остались, и сестра — меня с заводом эвакуировали, а их бросили, под немцем. А мне говорят, шиш тебе, работай где ты нужнее — если каждый будет там, где сам захочет, это полная анархия получится, так мне начальник цеха и сказал.

Пока война, терпел. Понимал, что для Победы — надо. А как мир настал, снова пошел, а мне опять то же самое. А дом у меня здесь, меня из деревни под Курском совсем малым увезли, не помню уже ее. Ну, плюнул я на все и сам рванул, из Горького в Киев, как добирался, это своя история. И не нашел тут никого, дом разрушен, отца немцы повесили в сорок втором, мать умерла, сестру в Германию угнали — из всех, кого знал я прежде, в нашей Куреневке, двоих лишь разыскал, они и рассказали. Ну, куда мне дальше — снова на "Кузницу" устроился, именем настоящим назвался, документ ведь прежний, да и на заводе нашлись, кто помнили меня. Спрашивали, как из Сормова уволился — сказал, что наверное, бумаги при пересылке потеряли. И вроде все как до войны — в конце мая это было.

А тут разговоры, что из заводских набирать будут, и куда-то в помощь послать. Не добровольно, а кого укажут, и на столько, сколько потребуется. Семья, не говоря уже о зазнобах — плевать, как в песне, дан приказ ему на запад, ей в другую сторону. Как при крепостном праве, будто мы скотина бессловесная. А я не хочу, здесь мой дом, заново отстрою! А на меня уже начальник поглядывает — учетчик шепнул, меня в списки первым внесли, ведь жалко тех, кто уже укоренился, ну я а бобыль перекати-поле, и лучше меня, чем кого-то из семейных.