Огонь на поражение - Петр Катериничев

А я смотрю на вино в бокале…

— Белый мускат, — произношу тихо.

— Что?

— Мускат белый, крымский, марочный. А я хочу красный.

— Дронов, вы понимаете, о чем я говорю?

— Естественно. Шантаж. Мелкий, — щелкаю пальцами, подзывая метра.

Михеич движется к столику почтительно, неторопливо.

Замирает.

— Уважаемый, нет ли красного муската?

— Если вы предпочитаете к мясу, то я бы рекомендовал бордо. У нас отличное бордо. Урожая тысяча девятьсот тридцать второго года. Для знатоков.

— Несите, — нетерпеливо требует Марик.

— Слушаюсь.

Михеич удаляется так же неспешно.

— Что за игры вы тут играете, Олег?

— Я? Это вы, похоже, играете в игры. Я не подсадная утка с куриными мозгами, я — птица Додо. А вы мне пудрите челку.

— Что вы хотите сказать? Что мы не в силах…

— Слушай, Гай Марий, у вас что, человека поумнее не нашлось — поговорить со мной? Ты же не хуже меня понимаешь, что дело ваше — дрянь…

— Вы внимательно слушаете радио? Телевизор? Не такая уж и дрянь…

— То, что вы подставили Президента, — это полдела. Ваша цель — власть. Так что имеет место быть заговор целью захвата… А ты мне толкуешь о посмертной славе террориста или маньяка…

— Дронов, у вас что, моральный взгляд на вещи? — Слово «моральный» он выделил с едва уловимым смешком.

— Бросьте. Тирания — унизительна, народовластие — безнравственно, как говаривал Ги де Мопассан…

— Вот именно. — Марий вынимает из портсигара длинную папиросу и неторопливо закуривает.

— Ваше вино, господа, — торжественно объявляет Михеич, демонстрируя запечатанную бутылку. — Желаете увидеть сертификат?

— Нет, мы вам верим. Открывайте! — улыбается Глинский.

Но сбить Михеича с ритуала — это не боевика укокошить. Неторопливо, каким-то допотопным штопором он вытягивает пробку, официант рядом расставляет два специальных бокала — чуть тонированных, на высоких витых ножках. Плескает на дно одного — и подает .Марию: старику очевидно, кто здесь в каких чинах. Тот пробует, кивает. Глинскому процедура доставляет удовольствие не меньшее, чем Михеичу. Пробую налитое в мой бокал.

— Ничего винцо. Не кисляк!

Страдальческая гримаска на лице метра сменяется ликом смирения. Он наливает в бокалы ровно столько, сколько положено по этикету, и удаляется. Официант ловко сервирует стол мясным — и тоже исчезает.

Недрогнувшей рукой доливаю бокал с бордо мускатом — до краев и опрокидываю единым духом. Наполняю снова. Выдыхаю:

— А теперь, господин Гдинский, о деле. Умирать я не собираюсь, ни за идею, ни просто так. Я устал от стрельбы, грохота, дыма, пьяных рож на улицах и лживых речей на экране. Люблю, как вы успели заметить, море, покой, спорт…

— Красивых женщин и хорошие вина…

— Вот именно. Имею я право на личное счастье?

— Естественно.

— Ну, а поскольку гарантировать мою будущую неприкосновенность вы не сможете…

— Отчего же.

— Бросьте. Я отдаю себе отчет в том, что с передачей вам Досье окажусь и не опасен, и не нужен. Но вы все одно меня шлепнете. Для порядку. Чтоб не думалось.

— Излагаю немного развязно и даже слегка жестикулирую. Вполне естественно для человека, выпившего после бессонной ночи и натощак бутылку муската, да еще замешанного с бордо почти королевских кровей. Прихлебываю. — Это я к тому, что сам собираюсь обеспечивать свою безопасность. А посему — за информацию хочу ровно два миллиона долларов.

— Сколько?

— Два миллиона. Из них — миллион вы переводите на мой именной счет в швейцарском банке, лучше — в Цюрихе, второй — наличными, сегодня. Сейчас.

— Это много.

— Бросьте. Для вас — копейки.

— Вы же видите, как развивается ситуация. Думаю, у нас и так получится задуманное. Досье — просто страховка…

— Глинский, вы торгуетесь, как базарная дешевка. Вы же сами понимаете: мне нужно сначала залечь, потом — изменить документы и, возможно, внешность…

— Зачем тогда миллион в Швейцарии на ваше имя?

— Для куражу. Как только я куплю себе другое, то велю перевести «лимон» на него. Только и делов. При этом, заметьте, буду искренне сочувствовать «победе вашего движения» — именно тогда я смогу рассчитывать на полную безопасность. А из-за двух «лимонов» вы ведь мелочиться и насылать на меня разборки не станете… Да, наличный миллион мне нужен стодолларовыми купюрами разных номеров и серий.

— Да вы отдаете себе отчет, сколько нужно времени, чтобы собрать такую сумму?..

— А это ваши проблемы. Мне спешить некуда.

— Может быть, часть наличной суммы вы возьмете тысячедолларовыми банкнотами? Для вас это будет удобно: компактно…

— …при хранении и кучеряво при перевозке? Глинский, много вы знаете людей, знающих в лицо двадцать второго президента США[2]? Я допускаю, что Гровер Клирленд был приличным человеком, но он мне не настолько дорог, чтобы зеленой бумагой с его изображением я обклеил стены родной коммуналки… Так что — сотнями. Оно — надежнее…

— На это потребуется время.

— А в принципе — вы согласны?

Марий Леонидович смотрит мне прямо в глаза.

— Да.

— Вот и славно.

— Где информация?

— Господин Глинский, хватит разговоров. Я жду действий. Где, как, кому, сколько — все это технические детали, у нас, если я правильно понял, достаточно времени, чтобы их обсудить. Тем более варианты я обдумал. Достаточно основательно.

— А вы самоуверенны…

— Каков есть. И еще… — Одним махом осушаю фужер с бордо, наливаю новый бокал — до краев. — Я хочу видеть Круза. В его компании мне будет веселее, чем в вашей!

— Крузенштерна вы получите только в обмен на информацию… На Досье.

— Слушай, полководец! Тебе не докладывали, что я — нервный? Натура с несбалансированной психикой, способная к агрессивно-немотивированным поступкам!

Я хочу видеть Круза сейчас, немедля, за этим столом! Если через пять минут я не подам сигнала своему человеку, наша говенная дискета разлетится на тысячи мелких осколков вместе с «телегой», что стоит у подъезда!

— Тогда наступят последствия, о которых я вас информировал, — сухо отозвался блондин. Хотя лицо его слегка побледнело. — Организация сможет решить вопрос и без Досье…

— Сулла, ты что, меня за идиота держишь?! Организация — может быть, лично ты — нет! Досье — это власть! Неограниченная власть! Личная!