Твой последний шазам - Ида Мартин

Я уже и не знала, как объяснить и оправдаться.

— Но подожди…, — женщина задумалась, внимательно всматриваясь в Амелина. — Это же тот девиантный подросток. Валентины Владимировны внук?

— О! Девиантный. Моё любимое слово, — воскликнул Костик. — Да, это я.

Женщина удивленно раскрыла рот, будто не ожидая, что он умеет разговаривать.

Я взяла его за руку.

— Он мой друг. Парень.

Амелин ощерился, как настоящий псих и зарычал на Василия.

— Вася, отпусти, — велела женщина. — У идиотов и игры идиотские.

Василий мигом отошёл, я показала пацану средний палец и вся семейка преспокойно вернулась к себе во двор. Послышался звук запираемой калитки.

— Я предупреждала, что игры идиотские, — сказала я, когда уже отсмеявшись, мы пошли домой. — Но они даже не разобрались.

— Потому что я — это я, — сказал Костик совершенно спокойно.

— Чёрт. Мне кажется ты тут во всей округе самая популярная личность. Тобой, наверное, маленьких детей пугают.

Внезапно он остановился, развернул меня к себе и с чувством произнес:

— А глаз у тебя всё-таки зачётный получился.

Оказалось, что в глаз меня укусила какая-то мошка, и на следующий день он так распух, что я едва его открывала.

А тем же вечером произошел ещё один неприятный эпизод.

После ужина мы все собрались на улице под яблоней.

Лёха развалился в раскладном кресле с телефоном, мы с Костиком качались в гамаке, Саша вытянулся во весь рост на лавочке.

Сначала послышался громкий удар, а за ним звон.

Якушин подскочил. Лёха насторожился. Амелин продолжил раскачиваться, как ни в чем не бывало:

— Ну вот началось.

— Что началось? — не понял Якушин.

— Всё тоже. Как это обычно бывает. Вилы, горящие факелы, самосуд.

— И ты это так спокойно говоришь? — вытаращился Якушин.

— А чего нервничать? Покидаются и уйдут.

В тот же момент раздался пронзительный свист и выкрики.

— Слушай, ну так же нельзя. Чем больше ты это спускаешь, тем больше они наглеют, — в поисках поддержки Якушин посмотрел на меня. — Нужно дать отпор. Поставить их на место.

Я вспомнила женщин на карьере, волосатого мужика, Ваську, страховщицу.

— Дать отпор, это значит развязать войну. Стоит Косте сделать что-то не то, как они тут же побегут на него очередное заявления писать. А может, что похуже устроят.

— Ну, не знаю, я бы не позволил такое по отношению к себе, — Якушин с вызовом посмотрел на Амелина. — А ты… Ты… То ли ты их боишься, то ли тебе это нравится.

Ничего на это не ответив, всё так же спокойно, Амелин поднялся, вытащил из джинсов ремень и направился в сторону калитки.

— Ты куда? — я вскочила за ним.

— Пойду задушу кого-нибудь, — от темноты его взгляда по спине пробежали мурашки. — Чтобы вы все уже отстали от меня.

— Перестань! Я ничего такого не говорила. Я же понимаю. Я за тебя. Я не думаю, что ты боишься.

— Думаешь, — сказал он уверенно. — Не ходи за мной.

— Эй, тихо-тихо, — Лёха вылетел из кресла и в два шага подбежал к Амелину. — Не надо резких движений. И провокаций тоже.

Затем развернулся к Якушину.

— Тиф, мой кореш, два года так отсиживался, чтобы его из школы не вышибли. Нет ничего проще, чем замутить гимор, а сидеть и терпеть, когда всех урыть охота, это нужно силу воли иметь. Костян прав. Нафига ему эти траблы?

Быстрым движением Лёха забрал у Амелина ремень.

— Для таких случаев друзья имеются.

И не успели мы и глазом моргнуть, как он, намотав ремень на руку, исчез в темноте за углом дома.

— Только попробуй сунуться, — я показала Амелину кулак и бросилась за Лёхой.

В светлых летних сумерках за забором стояла подростковая компания. Человек десять или пятнадцать. Разновозрастные парни и девчонки.

В дом полетел ещё один камень, ударился о стену рядом со вторым окном и с глухим стуком отскочил в кусты.

— Косой! — выкрикнул кто-то. — Смотрите, пацаны, как это делается.

Из-за кустов видно было плохо, но то, что Лёха распахнул калитку ногой я разглядела вполне отчётливо.

— Смотрите, пацаны, как это делается, — передразнил он и отвесил первому попавшемуся такой тяжёлый подзатыльник, что тот сразу свалился.

От неожиданности толпа рассыпалась, а затем начала медленно смыкаться вокруг Лёхи.

— Как же я не люблю такое, — проворчал Якушин, обгоняя меня. — Поклянись, что не сунешься.

Я на автомате пробормотала «клянусь» и осталась за забором.

Как истинный вестник мира, Саша вышел на улицу со словами «Всё. Хорош. Расходимся по домам», но тут же в него со злостью вцепилась какая-то девчонка, и я сильно пожалела, что пообещала не соваться.

Завязалась непонятная всеобщая возня, в которой лучше всего я различала белые цифры 88 на Лёхиной футболке. С ним определенно всё было хорошо.

Но тут из-за дома появился Амелин в жёлтых резиновых хозяйственных перчатках по локоть и алюминиевым ведром в руке.

— Что ты собрался делать? — я заглянула в ведро. Там что-то чернело. На вид обычная земля. — Тебе же сказали не ходить.

Однако мои слова Амелин проигнорил, а когда я попыталась его схватить, ловко увернулся и, бегом вылетев за калитку, ринулся в общую кучу.

Раздавшиеся оттуда вопли в миг заставили меня позабыть о данном Якушину обещании и тоже выскочить на улицу.

К моему появлению, большая часть компании врассыпную убегала по дороге, один парнишка валялся и Якушин, наклонившись, хлопал его по щекам, возле них шмыгала носом девочка лет пятнадцати. Трое других пацанов лихорадочно прыгали, извивались, махали руками и матерились срывающимися голосами. Лёха, согнувшись пополам, закатывался от смеха.

Амелин стоял рядом и с непроницаемым лицом смотрел на их страдания.

— Какое оказывается замечательное средство, — сказал он, когда я подошла. — И летят хорошо. Думал развалятся, но нет, сгруппировались в полёте.

— Можешь объяснить, что ты сделал?

— Теперь они тоже не будут стареть и разлагаться. По крайней мере некоторое время.

— Это были муравьи? — догадалась я.

— Муравейник.

— О ужас, — я вспомнила утреннюю боль.

— У меня другого оружия нет, — его голос прозвучал на удивление мрачно. — Только дедов обрез. Но если я его возьму, точно всех перестреляю.

Никита