Когда запоют мертвецы - Уна Харт

Эйрик прикрыл глаза, надавил пальцами на веки. От схлынувших чар болела голова и ломило кости.

– Вы хоть раз задумывались, почему я не писал вам, Диса?

– Я не хотела об этом думать! – выкрикнула она так, что в Эйрика словно ударила морская волна. – Я хотела, чтобы вы приехали на своем идиотском черном коне и объяснили мне это своим дурацким болтливым языком! Обычно вы можете балаболить часами, а тут вдруг оробели?!

Она подошла к нему, и луна выглянула из-за ее укушенного плеча.

– Чем я вас так обидел, Диса? Я ничего вам не обещал.

– Не обещали, – хмыкнула она. – Мне от вас и не нужно было ничего особенного, Эйрик: ни вашего гальда, ни, упаси бог, свадьбы… Все, чего мне хотелось после того, как мы вернулись, – чтобы вы не оставляли меня совсем одну! Хватило бы писем или редких визитов. Не потому что вы мне что-то обещали или должны, а потому что мне казалось, что мы с вами подружились. Я надеялась, что вам не все равно.

…Диса покинула усадьбу с рассветом и вернулась домой, намереваясь навсегда выбросить из головы и этот разговор, и самого Эйрика.

* * *

Без происшествий минул месяц йоля[10], за ним пришел месяц мозгосос[11]. В Стоксейри не всем семьям удалось запастись сеном, и кое-кто выгнал баранов на пастбища на неделю раньше положенного. Старший брат Дисы Бьёрн посватался к девушке с хутора на север от Эйрарбакки. Девушку звали Рагнхильд, и в дом брата она должна была перебраться с батрачкой, так что места в бадстове станет еще меньше. По этому случаю братец попытался уговорить Дису взять к себе на хутор сестру, но та отказалась наотрез. Призрела только младшенького, Арни, который и без того все время проводил у нее в доме.

Незадолго до Рождества – того самого, когда повар в Скаульхольте готовил знаменитую форель, запеченную с гвоздикой, – в день зимнего солнцестояния один из проезжавших мимо бондов передал Дисе подарок из Вохсоуса. Это был мягкий сверток из грубой ткани, перевязанный веревкой. Нечего было и спрашивать, кто его прислал. Поблагодарив посыльного, Диса вернулась в дом и долго стояла посреди бадстовы, гадая, что прячется под оберткой. Может, Эйрик пожелал вернуть ей остатки проклятой красной кофты?

Но внутри лежало аккуратно свернутое добротное сукно. Когда девушка взялась за края и расправила ткань, в руках у нее оказалась длинная теплая юбка с красной вышивкой по подолу. Шерсть была мягкой и гладкой, как кошачья спинка, а вышивка искрила колдовством. Человек, приславший юбку, даже не скрывал, что заклял свой подарок, и догадывался, что поймет это и Диса.

– Любопытная вещица, – отметил Арни, заходя в бадстову. В последние несколько дней он был необычайно оживлен.

Беззлобно цыкнув на младшего, Диса все смотрела на юбку, будто ждала, что та сама расскажет, что делать дальше. Это месть за красную кофту? Вдруг сукно зачаровано так, что у нее отнимутся ноги или она начнет плясать, пока не упадет замертво? А может, будет норовить задрать юбку перед каждым встречным? Последняя мысль вызвала у нее усмешку.

Нет, не стал бы преподобный так мстить! На хуторах о нем судачили: не угодишь пастору из Вохсоуса – быть беде. Но Диса знала, что это не более чем сплетни. Эйрик мог выглядеть грозным, но настоящего зла в нем было не больше, чем браги в кружке у пьяницы. Да и пожелай он причинить Дисе вред, не дал бы понять, что юбка зачарована.

Она положила ее на кровать и несколько раз провела пальцами по вышивке. Та ли эта нить, из которой была связана алая кофта? Если так, это означало, что он сохранил подарок. Диса представила себе, как Эйрик ткет ей юбку. Камни-грузила пощелкивают, болтаясь под станком, а он напевает себе под нос, полностью уйдя в работу. Наверняка ему нравилось смотреть, как из ничего появляется нечто, как из нитей рождается полотно.

Отбросив последние сомнения, Диса велела братцу отвернуться и натянула юбку, туго завязав ее сбоку. Постояла, прислушиваясь к ощущениям, а затем расхохоталась во весь голос. По ногам, от ступней до бедер, побежало тепло, как если бы они отогрелись после мороза. Подошвы сами попросились в путь. Диса отправила Арни седлать выносливого Вереска, надела самые крепкие свои башмаки, плащ и шапку, взяла посох, который братец иногда использовал для опоры, и покинула дом.

От Стоксейри до Вохсоуса нужно было идти целый день. Летом она бы проделала этот путь вдоль побережья с удовольствием, лишь остановилась бы пару раз, чтобы подкрепиться и полюбоваться на блестящие дельфиньи спинки в воде. Но декабрьским утром погода была сырая и мрачная. Диса не сомневалась, что без труда преодолеет разделяющее их расстояние и в такую хмарь, но опасалась, что подошвы ботинок пропустят сырость.

Вереск покорно брел за ней, неся на спине собственный обед. Ресницы его слиплись от мокрого снега, а на гриве блестели растаявшие снежинки. Дису укачивала мягкая поступь ее коня. Шум моря служил ей колыбельной с самого рождения, и, двигаясь по знакомой тропе, она ощущала себя спокойной и собранной. Думала только о том, как бы засветло добраться до устья Эльвюсау, где река сливается с морем, и успеть на паром. Временами она спешивалась и шла пешком – идти было легко и приятно. Юбка согревала ноги и придавала им силы.

Один паромщик отказался переправлять девушку вместе с лошадью, зато второй, взглянув на Дису, согласился немедля, точно ждал именно ее. В пути он расспрашивал, живут ли на другой стороне у девушки родственники, ждет ли ее там семья. «Скоро и узнаю», – коротко ответила она, скармливая Вереску сено.

Оказавшись на другом берегу, Диса снова села верхом и пустила коня мягким шагом. Она ни о чем не думала и ничего не загадывала. Быстро стемнело, распогодилось, на небе высыпали мелкие свежие звезды. Она наслаждалась нежной ночью и поглаживала Вереска по шее, чтобы он не занервничал в темноте. Только когда девушка разглядела очертания церкви, маячившие впереди, она поняла, что дорога подходит к концу, но совсем не устала, не хотела ни есть, ни спать.

Мягко шумело озеро Хлидарватн, слабо светилось окошко пасторского домика. Диса спешилась. Шаги Дисы становились все медленнее. Тревожно и устало вздыхал за ее плечом Вереск. Наконец она остановилась перед дверью.

Отчего-то ей стало страшно. Она выросла на историях о чудищах, проглатывающих целые галеоны, о людях в тюленьих шкурах и отвратительных водяных, что видят сквозь предметы и человеческие чувства. Чего же она теперь испугалась? Девушка постучалась трижды, и преподобный Эйрик открыл. Все это время он ждал на пороге. Наверняка у него была заготовлена парочка-другая остроумных замечаний, но Диса его опередила:

– Пока я шагала вдоль побережья, – сказала она вместо приветствия, – меня не покидала одна забавная история, которую рассказывают в наших краях. О женщине по имени Мойрхильд. Если впустите меня и отведете Вереска на конюшню, я вам ее расскажу.